Фея все еще полыхала черным пламенем. Джекоб крепче сжал в кулаке листья и прошел мимо. Она резко обернулась, словно снова ощутив хватку его пальцев у себя на руке.

— Убери моль! — крикнул он, падая на колени возле Клары и Валианта.

Карлик еще подавал признаки жизни, но Клара была белее смерти. Белый, алый, черный. Джекоб согнал мотыльков, что впились ей в кожу, и, срывая с себя белый китель, выронил листья. Крови на кителе вполне достаточно, но где взять черный? Он накрыл Клару кителем, а моль уже норовила облепить его самого. Из последних сил он сорвал черный шарф с шеи убитого и набросил Кларе на плечо. Перед глазами только промельки черных крыльев, и укусы, впивающиеся в тело острее осколков. От их яда наступает столбняк, окоченение с привкусом смерти. Джекоб, обессилев, упал рядом с карликом и тут же почувствовал чьи-то упругие лапы у себя на груди.

— Лиса! — Губы почти не шевелились.

Она отгоняла моль от его лица, но силы были явно неравны.

— Белый, алый, черный, — пробормотал он, но Лиса, конечно, не поняла, о чем он. Листья… Он попытался нашарить их на полу, но пальцы уже налились свинцом.

— Довольно!

Одно лишь слово, зато из единственных уст, которых Темная Фея, даже обезумев от ярости, не могла ослушаться. Громовой голос короля разом разогнал полчища моли. И смертельный яд, уже проникший в кровь Джекоба, вдруг словно растворился почти без следа, оставив после себя лишь чугунную тяжесть во всем теле, а фея вдруг снова предстала женщиной, и весь смертный ужас ее облика утонул в ее красоте, как кинжал в ножнах.

Валиант со стоном перевалился на бок, но Клара все еще лежала недвижно. Лишь когда Джекоб склонился над ней, она раскрыла глаза. Он отвернул лицо, чтобы она не заметила, насколько он рад. Но ее взор и так искал только его брата.

Вилл уже снова был на ногах. Он стоял под защитой стеклянных лоз, которые, едва король к ним прикоснулся, превратились в водяные струи и растеклись по беломраморным плитам, тщетно торопясь смыть потеки крови с алтарных ступеней.

Черные мотыльки садились теперь только на убитых и раненых. Многие гоилы уже поднимались с пола, а фея наконец-то обняла своего возлюбленного.

Вилл, подхватив императрицу под мышки, потащил ее, словно мешок, одним махом сбив с ног карлика, который, пошатываясь, попытался преградить ему дорогу. Еще трое гоилов уже поднимали из-под скамеек всех, кто остался в живых, и гнали к проходу. Джекоб озирался в поисках ивовых листьев, но кто-то из гоилов цапнул его за ворот и вместе с Кларой подтолкнул к ступеням алтаря. Лиса шмыгнула за ними. Ее мех все еще служил ей надежной защитой. Валиант тоже уже был на ногах, а с последних рядов скамеек, откуда ни возьмись, вдруг боязливо поднялась тоненькая фигурка. Белый шелк, забрызганный кровью, и кукольное личико, все еще безучастное, как маска, невзирая на испытанный смертный страх.

Неверным шагом принцесса кое-как выбралась в проход. Фата была разодрана. Подобрав платье, чтобы перешагнуть через генерала, который привез ее на венчание, принцесса, словно сомнамбула, двинулась к алтарю, волоча за собой тяжелый, набухший от крови шлейф.

Жених смотрел на нее тяжелым взглядом, как бы прикидывая, что лучше: убить ее самому или предоставить это удовольствие фее. Гнев гоилов. В глазах короля он пылал холодным пламенем.

— Приведи мне их священника, — приказал он Виллу. — Какой-нибудь наверняка еще жив.

Императрица смотрела на него, не веря себе. Она едва стояла на ногах, но ее из последних сил, сам пошатываясь, поддерживал карлик.

— В чем дело? — спросил Кмен, подходя к ней с саблей в руках. — Вы всего-навсего попытались меня убить. Это что-то меняет в нашем соглашении?

Он оглянулся на принцессу, что все еще стояла внизу, у подножия алтаря.

— Нет, — заикаясь, выдавила та вместо матери. — Ничего не меняет. Но цена все та же: мир.

Ее мать попыталась было что-то возразить, но одного взгляда короля было достаточно, чтобы она затихла. Король обвел глазами окровавленные мундиры своих солдат и десятки убитых, которых мотыльки феи уже не смогли вернуть к жизни.

— Мир? — повторил он. — Я забыл, что это значит. Но можешь считать, что на свадьбу я подарил тебе жизнь. Тебе и твоей матери.

Священник, которого Вилл вытащил из ризницы, уже плелся к ним, спотыкаясь о трупы, а лицо Темной Феи было белее подвенечного платья невесты, когда та робкими шагами поднялась к алтарю.

И Кмен, король гоилов, сказал свое «да» Амалии Аустрийской.

Когда невеста выходила из собора, ее платье было усыпано цветами. Пятна гоильской крови фея превратила в белые розы, пятна человеческой — в алые. На мундире жениха те же пятна обернулись рубинами и лунным камнем, так что толпа ревела от восторга. Может, кто и удивился, почему это за молодыми вышло так мало гостей. Может, кто и заметил неприкрытый ужас на чьих-то лицах. Но, видимо, шум уличной толпы перекрыл хлопки выстрелов в соборе, а мертвые молчали, так что король гоилов вместе со своей молодой женой людской породы торжественно сел в золотую карету, в которой уезжала со свадьбы еще прабабка невесты.

Длинная вереница карет дожидалась у собора, и фея грозным изваянием застыла на верху соборной лестницы, наблюдая, как уцелевшие гоилы выстроились в две цепочки, образовав живой коридор, из которого не было спасительной лазейки. Ни один из императорских солдат, сдерживавших толпу, так и не догадался, что у них на глазах вывозят заложников и заложниц, в числе которых — сама императрица.

Она пошатнулась, когда Доннерсмарк помогал ей садиться в карету. Как ни удивительно, он выжил в этой кровавой бойне, как и двое из ее карликов. Эти, впрочем, едва тащились, а их лица распухли от укусов моли. Джекоб слишком хорошо знал, каково им приходится. Он и сам все еще был как в тумане. Клара чувствовала себя не лучше, а у Валианта, когда они спускались по лестнице собора, заплетались ноги. Лису, чтобы гоилы не вздумали ее прогнать, Джекоб нес на руках. Все они были заложниками, живым щитом для возлюбленного феи, чьи войска стояли в одном пешем переходе от столицы империи.

Что ты натворил, Джекоб?

Но Вилл-то жив. Пусть с нефритовой кожей, но жив, и Джекоб жалел лишь об одном: что потерял ивовые листья. Когда он вместе с Кларой и Лисой садился в карету, фея пристально смотрела им вслед. Ее гневный взгляд все еще жег ему спину, но что делать: да, он бросил на кон все свои надежды, обрек себя на лютую ненависть императрицы и всего зазеркального человечества — лишь бы спасти брата.

Прежде чем тронуться, на козлы к каждому кучеру забрался гоил. На первом же мосту на выезде из города всех кучеров попросту сбросили в воду. Гвардейцы, сопровождавшие чету новобрачных, попытались было этому воспрепятствовать, но фея выпустила своих мотыльков, и гоилы, подхлестнув лошадей, направили кареты в одну из неприметных улиц на той стороне реки.