—А Патриарх?

—После того как удалось его вызволить из османского плена вражды более между нами нет. Ибо он был человеком подневольным и был вынужден озвучивать волю султана. Сейчас же, освободившись, он вновь стал православным иерархом. Больше скажу — мы дружны.

—Боже… его ведь сейчас в окно выкинут!— ахнул Великий князь Литовский, когда кто-то распахнул окно за спиной придворного священника.

—Ты хочешь их остановить?

—Боже упаси! Я знаю, что не отличаюсь особо острым умом, но такая глупость… нужно быть совсем дурным, чтобы такое сделать. Они же тогда нас обоих выкинут.

—Разумный довод. А дальше?

—Что дальше?

—Ты ведь понимаешь, что будет дальше?

—Сейм…— тихо произнес Великий князь Литовский.

—Я не желаю зла твоим родственникам Габсбургам. Но ты знаешь — Максимилиан мертв. Род пресекся. Это ли не знак?

—Знак чего?

—Что Всевышний отвернулся от Рима.

—Ты… ты хочешь, чтобы я принял православие?

—Старые литовские земли до сих пор сути язычники. Ну и малая часть аристократов в твоей державе — католики. Остальная Литва православная. Думаю, ты понимаешь, какие вопросы станут поднимать на Сейме. Или думаешь, что эта кровь,— кивнул Иоанн на придворного священника, что цеплялся за косяки и никак не желал пролезать в узкое окно,— не вызовет реакции Рима? Нужно будет принимать решение. Или каяться и наказывать магнатов, или…

—Ты ведь знаешь, я…

—Православие — это тоже самое, что католичество. Только Папе платить будет не нужно. И монастырям хвосты прикрутишь. Патриарх это одобрит. Мне он одобрил и у нас с ним есть договоренность о поддержке правителей в таких делах. Ибо стяжательство — грех. И церковь не должна являть прихожанам обратное. Ведь ее пример — образец для подражания остальным.

—Ты режешь по живому,— тихо произнес Александр, которого разрывали противоречия.

—Патриарх, как ты знаешь, в моей свите. И он лично готов поучаствовать в твоей судьбе.

—Если ты не против, я напишу брату.

—Пиши, конечно.

—Ты пойдешь на Рим?

—Без всякого сомнения, если иных планов нет у Всевышнего. Но сначала я зайду к твоим братьям чтобы урегулировать кое-какой вопрос. И было бы славно, если бы Ян и Владислав подготовились загодя.

—Понимаю.— покивал Великий князь Литовский.

—И да, я не хочу уподобляться Фридриху. Ты брат моей любимой супруги и разорять твоих подданных — последнее из моих желаний. Но мне нужен провиант, и я готов за него платить честную цену. Ты поможешь?

—Мы поможем,— произнес один из магнатов, что внимательно слушал их разговор.— За честную плату и дела вести приятно.

В этот момент придворный католический священник вскрикнул, получив удар по рукам. И с нечеловеческим ревом вылетел в окно. Впрочем, крик быстро оборвался. Лететь было не высоко, но каменная брусчатка, на которую с высоты скольких то метров приземлилось тело, сделала свое дело.

Иоанн демонстративно перекрестился со скорбным лицом.

Остальные последовали его примеру.

Реформация начиналась. Но это была совсем другая реформация…

1484 год, октябрь, 8–9. Краков

—Русские! Иоанн!— раздались крики в армии Фридриха, едва на опушке появились разъезды гусар короля Руси.

И лагерь Фридриха, что стоял у Кракова, пришел в крайнее оживление. Практически в панику. Многострадальных швейцарцев опять поставили в заслон. Сами же максимально в темпе, бросая все более-менее тяжелое и габаритное, спешно уходили… Когда же разъезды гусары сменились первыми рядами пехоты, то лагерь имперцев представлял собой покинутую свалку, по которой уже сновали местные жители в поисках чего бы утащить ценного…

Завершив все свои дела в Вильно Иоанн выступил к Кракову — тогдашней столице Польши. Сейм в Литве прошел быстро. В силу определенных обстоятельств, ведь почти вся шляхта сидела или в столице Литвы, или где-то неподалеку. Кто-то прятался, кто-то шел с жалобой, кто-то любопытствовал и прочее, прочее, прочее. Так что собраться проблемой не было. Требовалось ведь не всех поднять, а большинство, достаточно для законного решения. Поэтому собрались крайне быстро. Почти мгновенно. Да и рассиживаться не стал, так как долго обсуждать что-то не имело смысла. Обычная шляхта вполне мыслила по поднятым вопросам в духе магнатов. А в чем-то даже и более радикально. Потому что крупных землевладельцев вряд ли станут сильно притеснять, а вот мелких…

Быстро все порешали.

Выкинули еще несколько человек в окошко.

Отпраздновали переход в православие Александра Литовского и той крошечной части литовской аристократии, что уже успела отойти в католичество.

И все.

Дальше король Руси отправился преследовать Фридриха. Под полное и всеобщее одобрение литовской шляхты и Сейма. Разорение страны они ему простить не могли и не хотели. Более того — даже начали обсуждать в Сейме выделение сил в поддержку Иоанну. Немного и когда-нибудь. Но главное — сам вопрос. Его подняли без всяких просьб со стороны короля. Более того — после того, как он уже уехал и не мог напрямую давить на Сейм.

Самому же королю Руси было от всего этого ни горячо, ни холодно. С одной стороны — престижно. Ведь можно говорить о международной коалиции. С другой стороны, отряды литовских союзников его бы только замедлили и стали бы тем подарком, от которого и отказаться нельзя, и брать не хочется…

Быстро настигнув расслабившегося Фридриха, что думал, будто бы Иоанн «завис» в Вильно до весны, Иоанн чуть-чуть попридержал коней. Вот прям чуть-чуть… постояв за перелеском, давая возможность своему противнику успеть испугаться и сбежать. Причем сбежать демонстративно — сверкая пятками, прямо в виду города Кракова и всех тех людей, что там к тому времени находились.

Да, король мог бы напасть.

И, наверное, в этот раз даже уничтожить эту армию, так как никто не ожидал атаки, а диспозиция позволяла прижать войско Фридриха к городской стене и реке, не давая возможности отходить. Где и добить. Но тогда кто бы от него сбегал и сеял панику среди его врагов? А без этого что? Драться с каждым? Это же сущее расточительство. Как в той песенке: «А если каждый конопат, где на всех найти лопат?»

Так что, шуганув имперцев, Иоанн встал лагерем у Кракова. В стороне от той помойки, которая осталась после армии Фридриха. И отправился в город — на переговоры. Благо, что Ян Польский еще до начала постановки лагеря прислал своих послов и богаты дары. Ведь история, начатая в Вильно, не только получило продолжение, но и развивалась… она уже норовила выйти из-под контроля и начать жить своей жизнью.