Подъезжая к дому, я увидела её, эту машину. В сердце жутковато кольнуло, а это плохой знак, очень плохой, ничего хорошего не случается в моей жизни, если я чувствую этот укол. Он всегда предупреждает меня, готовит.

{Mecca Kalani — Feel me}

Выхожу из своей машины, оглядываясь на стоящую неподалёку, ветер терзает мой шарф, набрасывая его и волосы мне прямо на глаза, мешая разглядеть её. Уже около семи часов холодного мартовского вечера, днём прошёл дождь, и сейчас только прояснилось, день показывает свои остатки: небо залито розовым светом, солнце скоро будет садиться, но его лучи, всё ещё достаточно яркие, тоже слепят меня.

Я услышала, как открылась дверь… Я не могла видеть, но знала, всё моё существо почувствовало ЕГО… Убрала с лица шарф и волосы, прищурилась, конечно, это был он: в чёрной кожаной куртке, с серьёзным, почти каменным лицом, стоял как всегда, прислонившись спиной к двери, ждал, что я подойду, как это обычно бывало. Но я не хотела подходить, я не хотела больше знать его. Достала дочку из детского кресла, она побежала в дом, потом забрала пакеты с продуктами из багажника, спокойно и медленно, не глядя в его сторону, закрыла машину и направилась к своему дому.

Я не заметила, как он подошёл, только почувствовала его пальцы на своём запястье: тёплые, нежные, такие знакомые. Что-то снова кольнуло внутри меня, но обдумать это я уже не успела, поскольку услышала неожиданное:

— Не стоит идти туда.

Повернулась к нему лицом, и теперь, наконец, могла его видеть. Да…, за эти месяцы он вернулся, снова стал собой, но совершенно очевидно, ещё красивее. Болезнь оставила в его глазах отпечаток какой-то особой мудрости, взрослости, ещё большей проникновенности, каких-то глубоких, недоступных нам, другим людям, знаний. Тех знаний, которые заставляют смотреть совершенно иначе на обыденные вещи и видеть в них то, что скрыто от остальных…

Алекс смотрел мне в глаза своим проникающим взглядом и молчал. Потом сказал:

— Я рассказал ему…

Сердце оторвалось в моей груди, сорвалось вниз, ударилось о землю…

— Что рассказал? — прошептала я…

— Всё.

— Что всё? — мой голос, пронзительный, словно нож мясника, разрезал воздух.

— Как мы были вместе два года, как мы встречались втайне от него, как ты любила меня, как ты была со мной. Я сказал ему, что забираю тебя навсегда.

Это было уже слишком. Я хочу быть умной женщиной и стараюсь читать умную литературу, например ту, которая учит, как контролировать эмоции, управлять гневом, сдерживаться вовремя, и я практикуюсь, постоянно практикуюсь, и у меня уже очень здорово выходит, и я прямо горжусь собой! Но не в этот раз, сегодня мне не нужно гордиться, я не хочу быть умной и сдержанной. Размахиваюсь, и моя рука со всей тяжестью боли, страхов и переживаний, связанных с его болезнью, со всей ненавистью за унижение, со всем сожалением о моей, только что разрушенной семье, главное семье, моей любимой, моём тыле, моей тихой гавани, которая укрывала меня от всех бед, которая единственная радовала меня в последнее время… Со всей этой тяжестью моя рука оказывается на его лице. Честно говоря, я это сделала ненарочно. Так вышло.

Алекс согнулся, закрыв лицо рукой, когда убрал её, я увидела кровь: она шла у него из носа, сочилась из губ, он пытался стереть её с лица, но её было не унять. После всего, что я видела, после того, КАКИМ я его видела, мне показалось, что это не кровь, а слезы Феникса…

Увидев алые пятна на его лице, даже не пятна, а кровавые реки, я почувствовала, что не могу дышать, меня будто кто-то схватил за горло мёртвой хваткой и душил. Теперь уже я закрыла своё лицо руками, мне показалось, что земля уходит у меня из под ног, и мне совершенно не на что опереться: семьи нет, Алекса после этого тоже не будет, он ненавидит насилие, для него ничего хуже насилия нет, боюсь, он не простит мне этот удар.

У него все руки в крови, он всё ещё пытается стереть её, но её так много, что она капает на песок с его запястий и никак не останавливается. Я протягиваю ему свой шарф, а он вдруг, глядя мне прямо в глаза, спрашивает:

— За что? За эти три месяца или за твою семью?

Не я, но мой голос отвечает ему:

— И за то, и за другое…

— Кто-то должен был разрубить этот чёртов узел под названием «твоя семья», — говорит он очень жёстко, металлически и сплёвывает кровь, она у него и во рту, везде.

Я смотрю на него, прикрыв рот рукой, честно говоря, я сама в ужасе от того, что сделала. Можно было обойтись просто пощёчиной, но я не знаю, как это вышло. Как будто это не я, а моя рука сама по себе оторвалась от меня со своей карой.

А он продолжает:

— Мне нужны были эти три месяца, чтобы развестись и не остаться на улице. Ханна подготовилась уже очень хорошо: тех фоток, которые она наклепала, хватило бы для суда любого пола, чтобы оставить меня голым совершенно. Ты стала бы жить со мной в шалаше?

Я молчала, я была в ужасе и шоке. Он мог позвонить, написать, объяснить всё. Я могла сказать ему это, но не хотела. У меня не было ни сил, ни желания выяснять отношения. Я только прошептала, очень тихо, но так, чтобы он слышал:

— А ты думаешь, нет?…

Я стала сама вытирать ему кровь шарфом, а он смотрел мне в глаза своим пронзительным взглядом, смотрел и думал, наверное, какая же я дура…

{Don't Deserve You — Plumb}

Дальше всё развивалось так быстро, что я не успевала осознавать происходящее. Мне казалось, я мчусь на бешеной скорости по шоссе своей жизни в кабриолете, и у меня вот-вот сдует голову.

Алекс развёл нас с Артёмом за три дня через суд, который длится у обычных людей месяцами или даже годами. На четвёртый день мы зарегистрировали брак с ним, и я взяла его фамилию. Всё это нужно было для того, чтобы моим детям открыли визы. Я знаю, что на всё это ушла уйма денег, и мне показалось, Алекс их вообще не считает. Ему называли суммы, а он только спрашивал сроки и уполовинивал их. С ним не спорили, с ним боялись спорить. Я была в ужасе от того, как быстро решаются вопросы при наличии особенно больших денег — можно купить всё: и честь, и достоинство, и правосудие, и семью.

Но самый мерзкий отпечаток остался на моём сердце от того, как мой новый муж обошёлся с Артёмом. Алекс забрал у него детей, надавив на все кнопки одновременно: он сказал, что всё равно найдёт способ вывезти детей без его согласия, и что Артём прекрасно это знает. Вопрос в цене и во времени, из двух этих факторов Алекса интересует только время. Но, если Артём не станет сопротивляться, ему будет обеспечена виза, работа и жильё в Штатах, в Сиэтле, поблизости от нас, чтобы он мог беспрепятственно видеть детей. Затем Алекс добавил, что дети получат лучшее в мире образование и самые широкие возможности. Это окончательно уничтожило моего бывшего супруга, он был таким жалким, что мне хотелось убиться от угрызений совести. Хотя этот их разговор состоялся не при мне, знала я о нём практически сразу — Артём сам мне рассказал, он был в ужасе от того, какого человека я выбрала себе. Алекс прошёлся танком по нашей семье, по чувствам моим и моих близких, а я казалась себе заспиртованной лягушкой в банке: могла лишь наблюдать со стороны, изменить что-либо была не в силах, все решения принимались за меня и без меня, я только ставила свою подпись в нужном месте. Алекс оказался по-настоящему деловым человеком, он решал вопросы максимально быстро и эффективно. Неудивительно, что ему удалось так разбогатеть: люди вели себя иначе с ним — строптивые быстро соглашались, смелые трусили, нерешительные решались.