На всякий случай Харек сделал несколько шагов за ним, радостно вопя и потрясая топором. Шулига отбросила корягу прочь, отряхнула ладошки, повернулась к Айше. Лицо ободритки было красным, платок сполз с ее головы, в гладко забранных в косу русых волосах застряла ссыпавшаяся с коряги труха. Несколько волосков прилипли к потному лбу бабы, на щеке виднелась темная полоска грязи. Закатанные до локтей рукава широкой рубахи открывали пухлые розовые предплечья. "Будто стирать собралась, — мелькнуло у Айши в голове. — Иль корову на выпас…"

— Вот тварь упрямая! Гонишь его, гонишь, а он будто глухой! — подойдя к болотнице, раздосадованно сказала Шулига. У нее тряслись руки и губы, голос срывался на писк, плечи нервно подергивались, словно под одеждой ползала мокрица. Краска медленно сползала с шеи и щек ободритки, оставляя на них некрасивые красно-белые пятна.

Сзади к ней подошел Харек. Сунул топор за пояс, положил руку на округлое бабье плечо, ласково стиснул. Шулига быстро обернулась, сглотнула, стиснула пальцы в кулаки, стараясь унять дрожь. Снизу вверх посмотрела на урманина. Голос ободритки зазвучал мягче, стал по-бабьи заботливым:

— Ты-то как? Целый?

Берсерк улыбнулся. Шулига потянулась к нему, подняла руку, провела кончиками пальцев по щеке:

— Ты не бойся, я тебя всяким тварям не отдам. Пусть и не мечтают…

Невольно Айша хмыкнула и тотчас умолкла под грозным взглядом Харека.

Большой ладонью Волк поймал пухлую руку Шулиги, прижал к своей щеке.

— Я знаю, — сказал он. — Знаю…

Прежде чем двинуться дальше, они решили передохнуть. Харек выбрал ровное местечко у сухой ольхи, сел, положил на колени топор. Привалившись затылком к стволу, закрыл глаза. Шулига пристроилась у него под боком. Согнула ноги, задрала подол юбки, принялась стаскивать правый сапог.

— Помочь? — глядя на ее сморщенное от боли лицо, спросила Айша.

Шулига отрицательно помотала головой. Охнув, рывком сдернула обувку, размотала тряпицу, погладила пальцами синюю отекшую лодыжку:

— Подвернула, чтоб ее… Поморанки бы приложить… или капусты…

Ободритка знала толк в травах: поморанка могла за полдня унять боль, а капустный лист, оставленный на ночь, хорошо снимал отек. Однако под рукой ни того, ни другого не было.

Айша присела на корточки, предложила:

— Хочешь — заговорю?

— Ты-то? — усмехнулась Шулига. Покачала головой, начала вновь обматывать ногу тряпицей. — Да что ты умеешь, ведьма хренова? Вон, даже медведя отогнать не смогла…

— Это был не простой медведь, — вспомнив холодный взгляд зверя, возразила Айша.

— Конечно, не простой. Разве простой на человека нападет? Всем охотникам ведомо: медведь — зверь тихий, трусоватый, на людей не налезает, от любого шума в лес бежит. А этот, как человечину учуял, вон как попер… Это оттого, что привык человечиной питаться. Видать, духи ему выбрасывают то, что сами не доели — кости, требуху, кишки всякие… Ну, будто собаке… — Шулига заткнула конец тряпицы за обмотку кряхтя, натянула сапог, похлопала по нему ладонью. — Эх! А что до заговоров, так я в них не верю. На живом и без заговоров все заживет.

Она поерзала, удобнее устраиваясь возле Харека. Волк приоткрыл глаза, усмехнулся, облапил бабу за плечи, по-хозяйски привлек к себе. Круглое лицо ободритки расплылось от удовольствия, на пухлых щеках отчетливо проступили ямочки, глаза сузились, словно у сытой кошки. Как бы ненароком ее пальцы соскользнули на колени Волка, коснулись топора. Айша насторожилась, — берсерк никому не позволял прикасаться к своему оружию, и уж тем более — женщине. Однако он продолжал дремать, словно не заметил движения подруги.

— Зря ты так. — Айша скрестила ноги, подоткнув края юбки под зад, уселась напротив Шулиги. — Заговоры и заломы — великая сила.

— Как скажешь, — лениво согласилась та. Близость Харека смягчила ее. — Только медведь деру дал не от твоих заговоров, а от обычной коряги. Еще повезло, что старый он слишком, а дел с живыми людьми не имел. Мертвых-то, видать, жрал, так ведь они и не дрались. Вот он и опешил, бедолага, — не привык, чтоб еда с ним сражалась…

Ободритка хихикнула, ткнула Харека кулачком в бок:

— Слышь, Волк, а я ведь тоже испугалась. Давно уж так не пугалась…

Харек усмехнулся, не размыкая глаз.

Шулига замолчала, уставилась на свои руки, перебирающие складки на юбке.

Стало тихо. В тишине где-то далеко тяжело закликала зигзица, пошумел в ветвях деревьев усталый ветер, скользнул по лицу вечерней прохладой. Айша подумала о Хареке и Шулиге. О том, как они непохожи, и о том, что уже дважды Шулига не позволила ей стать добычей тьмы, что шла за ней по пятам. Затем — о Бьерне…

— Скоро стемнеет — сказала, чтоб не вспоминать.

— Это верно, — согласилась Шулига. В объятиях урманина ей было хорошо и тепло, она не слишком спешила продолжить путь. Однако, переборов усталость и негу, сняла со своего плеча тяжелую руку Волка, встряхнулась. — Надо идти.

Поднимаясь с земли, Айша впервые поинтересовалась:

— А куда мы идем?

Харек уже поджидал женщин в сторонке, потягивался, как большой лесной зверь. Топор торчал у него из-за пояса, в прорехе на боку виднелась нагноившаяся рана. Она не была глубокой, поэтому Харек не обращал на нее внимания. Почесал кожу рядом с краем раны, зевнул.

— Домой, — покосившись на него, ответила Шулига.

— Домой к кому? — не унималась Айша.

— Ко мне. — Ободритке надоели расспросы, на лбу появились недовольные морщинки, короткие светлые брови почти сошлись над переносицей. — К моему отцу, в мои родовые земли.

Словно почуяв ее раздражение, Харек бросил на нее быстрый взгляд. Оказалось достаточно, чтоб баба растаяла.

— Мне варги с их порядками вот уже где сидят, — сообщила она, проводя ребром ладони по горлу. — Знаешь, как они меня называли?

Айша покачала головой.

— Избранная, — с горечью в голосе сказала Шулига. — Они считали, что если духи съели трех моих мужей, то я у них в особом почете. После того как духи забрали Байдака — моего последнего мужа — его родичи отвели меня к друидам. Те нарекли избранной, принялись повсюду таскать за собой, словно идола. Обычные люди от меня шарахались, будто от ахохи, бабы детей прятали… Надоело…

— Поэтому ты сбежала от них?

— Нет, из-за него, — не церемонясь, Шулига указала пальцем на Харека. — Чего мне одной-то бежать. Друиды меня и кормили, и поили, и любую блажь спускали. Я у Коракши просила Харека мне отдать, как подарок, да он уперся: "Отдам духам, и все тут!" А я что, дура, такого мужика отпускать?

— Но ведь он — берсерк.

— По тебе — берсерк, а по мне — мужик! — отрезала Шулига. — И вообще, кабы не он, тебя б с твоими расспросами тут вовсе не было. Помирала б в обозе у варгов, сохла по своему Бьерну…