(…) Кроме своего политического потенциала, Вооруженные Силы могли бы быть призваны играть более прямую и действительную роль, если бы была сделана угрожающая попытка захватить власть. Однако, начиная с того насилия, которое играло столь маленькую роль в программе Сталина, когда были прямые обстоятельства для его использования, маловероятно, что программа Хрущева будет отмечена насилием. В случае если Вооруженные Силы действительно вмешались бы насильственно, то маловероятно, что они могли бы быть инструментом политической фракции, но не прямым усилием захвата власти для себя.

КГБ, или политическая полиция, так как она была недавно образована в эпоху пост-Сталина, будет практиковать, конечно, свои определенные профессиональные навыки в программе, взятые из политического шпионажа, если не из поремщины. Ретроспективно, кажется, Хрущев имел значительный успех в управлении политической полицией, и это, возможно, играло большую роль в его победе, чем обычно предполагалось. Более того, вероятно, что политическая полиция играла роль в его поражении, и это предположение, если его рассматривать более широко, увеличит тень, брошенную КГБ на советскую политику. Вопрос не в том, будут ли политический шпионаж и принуждение использоваться, а в том, кем и как. Будут ли главы КГБ преуспевать в обслуживании своих политических хозяев? Или будет ли КГБ эффективно нейтрализован как инструмент борьбы фракций, по крайней мере со временем?

Хотя политическая полиция будет включена в программу, но из-за ее сокращенных сил ее роль будет ограниченна. Никакой соперник, вероятно, не сделает политическую полицию главным средством в своей заявке на власть, как сделал это Берия в 1953 г. Такой потенциальный фактор раскола в программе был удален, и вероятность кровопролития уменьшилась. Нельзя сказать, что сокращение роли политической полиции — это тенденция времени, которая должна продолжиться. Наоборот, при определенных обстоятельствах использование политической полиции как средств репрессий может увеличиться» [3.37. Р. 118–119, 160–161]. (Здесь и далее перевод Теряевой С. А.)

Насколько прав оказался этот американский советолог, мы видим сегодня. Он говорит о том, что «вопрос не в том, будут ли политический шпионаж и принуждение использоваться, а в том, кем и как». Он считает очень важным, чтобы «учреждения диктатуры были устроены таким образом, чтобы в течение периода выполнения программы они не были в конфликте между собой», то есть не было межведомственной войны. Насколько американец преуспел в своем прогнозе, мы видим только сейчас…

Кто это там докладывает: «Операция по внедрению на вершину власти завершена!»? Тот, кто завершает дело, начатое Ю. В. Андроповым. Что такое вообще вся эта перестройка, как не межведомственная война по линии КГБ СССР — против всех союзных структур, выигранная инициаторами такого противостояния? Сделана она была не за один ход. А при помощи «Лиотэя». Где за первой фазой «свой председатель КГБ» открывалась фаза вторая «свой генеральный секретарь», но при этом не отрицала фазу вторую со штрихом «другой свой председатель КГБ».

Самая, пожалуй, лучшая работа по раскрытию коммунистического организационного феномена сделана в работе исследователя из Корпорации РЭНД (social science research staff The RAND Corporation) Ф. Селжника «Организационное оружие в большевистской стратегии и тактике» [3.38]. Это довольно объемная и добротная работа: на нее ссылаются даже те, кто занимается только вопросами организации. Вся история ВКП(б) в ней проработана именно с этой позиции. В СССР доктора юридических наук из Института государства и права АН СССР описывали все формально и предельно обобщенно: «С точки зрения Конституции это так-то и так-то». В Америке все считали до последнего человека. И смотрели на всю систему: начальники, равные, подчиненные. Другой аспект — это разные подходы к разным ипостасям: какой-нибудь министр у себя в кабинете — одно поведение, но он же одновременно и член ЦК — другое поведение, депутат Верховного Совета — третье… Тут же к этому налагается еще неформальная сторона дела, и получается четкая мозаика. Случались и ошибки: «…кремленологи произвольно или по наитию делят членов Политбюро на соревнующиеся группы, причем так самоуверенно и безапелляционно, словно авторы сами присутствовали на заседании Политбюро во время бурных дискуссий там. К тому же кремлевские астрологи, толком не зная функционирования партийного аппарата и его устоявшихся традиционных норм, все внимание сосредотачивают на оценке отдельных личностей, которых ведь тоже никто толком не знает. Поэтому получается произвольное деление членов Политбюро по западному образцу на «голубей» и «ястребов» или просто на сторонников и противников генсека. Свои знания кремлевские астрологи черпают из двух источников: 1) кто где стоял или сидел по отношению к генсеку, что только отчасти отражает действительную картину (…) 2) кто какие речи произнес и сколько у него было ссылок на генсека» [3.39. С. 53–54].

Но в целом надо признать их работу виртуозной и одновременно посочувствовать: что можно было изъять ценного и как нужно было уметь работать с информацией, чтобы, например, что-то найти в книге Pervichnaya partiinaya oiganizasiya — avangard trudovogo kollektiva? [3.40]. Но искали и находили… И давали верные рекомендации.

В 1990 году в СССР подводили итог их деятельности: «Один любитель статистики подсчитал, что с октября 1917 года по 1988 год политиками-профессионалами Запада, журналистами, военными, просто советологами-любителями предложено 500 вариантов уничтожения Советского Союза. (…) Именно сегодня мне хочется напомнить об одном из вариантов 60-х годов, бывшем довольно популярным среди тогдашних, да и некоторых нынешних политиков. (…) Военная победа Запада над СССР неприемлема из-за большой цены этой победы. А вот вернейшей возможностью расколоть могучий советский монолит является проблема ликвидации трех подпорок, на которых он зиждется: партии, армии и КГБ» [3.41. С. 26].

Невероятная трагедия, свершившаяся с СССР, стала «возможной лишь постольку, поскольку разгром советской государственности был осуществлен самими ее руководителями под диктовку западных манипуляторов» [6. С. 3].

Для качественного анализа всего советского лагеря требуется хотя бы ограниченный сопоставительный анализ систем Запад — СССР, для чего надо поискать симметричные (свойственные тому и другому) структуры. Причем нас интересуют не абсолютно все, а только те, которые успешно функционировали до какого-то времени, а потом в СССР вдруг по какой-то причине они были закрыты, их деятельность приостановлена и больше, как правило, не возобновлялась. Полный сопоставительный функционально-структурный анализ по линии Запад-СССР мы проводить не будем — дело это весьма громоздкое и хлопотное, обойдемся. И там и здесь есть что-то общее, а что-то отличное. Какие-то функции выполняются совершенно одинаково, что-то есть у нас, и этого нет на Западе, но что-то и наоборот.

Приведем лишь один случай. В 1919–1943 гг. в мире существовал Коммунистический Интернационал, функция которого должна была сводиться к осуществлению мировой революции, и таковая цель не скрывалась. И. В. Сталин на основании договоренностей с Ф. Д. Рузвельтом и У. Черчиллем в мае 1943 г. прекратил деятельность Коминтерна в обмен на обещание открыть второй фронт в Европе, с чем союзники все равно не торопились еще больше года.