Конец этой истории нам неизвестен, записи ее утеряны. Но лежащее на горах Хеттское царство в глазах соседних народов выглядело чем-то вроде великана, похожего на сказочного Уликумми.

Больше всего мифологических текстов связано с исчезнувшим богом. В роли божества чаще всего фигурирует бог Телепину, а в других – бог грозы. В мифах рассказывается, как, по-видимому, в результате какой-то ссоры со своим отцом, богом грозы, Телепину в гневе исчез. Гнев подчеркнут тем, что Телепину путает свою обувь. Правый башмак он надевает на левую ногу, а левый – на правую ногу.

После исчезновения Телепину «(густой) туман окутал окна, дым охватил дом. В очаге же замерли поленья, на постаментах замерли боги. Внутри скотного двора точно так же замерли овцы, внутри хлева замерли коровы. Овца отказалась от своего ягненка, корова же отказалась от своего теленка… Ячмень и полба не созревают, и коровы, овцы, люди не зачинают. (Те же), что зачали, не рожают. И горы высохли, деревья высохли, и побеги (на них) не появляются. Пастбища высохли, источники высохли, и внутри страны голод наступил, люди и боги от голода начали погибать». И далее повествуется о том, что бог Солнца организует «пир», на который собирается тысяча хеттских богов. Однако боги «ели, но не насытились, они пили, но не утолили жажды». Тогда боги (в том числе и отец Телепину) начинают разыскивать исчезнувшее божество, но нигде не могут найти его. На розыски Телепину «в высоких горах, глубоких долинах, черных волнах» отправляют «быстрого орла». Но и он не может нигде найти бога. Лишь пчела обнаружила Телепину на лугу и, ужалив руки и ноги бога, пробудила его. Возвратившись обратно в свой дом, Телепину «страну свою сосчитал. Туман покинул окна, дым покинул дом. На постаментах боги ожили, поленья в очаге ожили, внутрь скотного двора овец он впустил, внутрь хлева коров он впустил. И мать заботилась о своем сыне, овца заботилась о своем ягненке, корова заботилась о своем теленке, а Телепину – о царе (и) царице. И их жизнь и здоровье на будущее он сосчитал».

В этих мифологических сюжетах легко угадываются общие индоевропейские мотивы. Борьба бога-громовика с врагом в облике змея, умирающая и воскресающая природа – эти сюжеты напоминают хорошо известные истории греческих Зевса, Деметры и Персефоны.

Среди сохранившихся произведений хеттской литературы очень интересны назидательные рассказы, а также подробные царские «анналы» и «автобиографии», составлявшиеся, вероятно, писцами, но имеющие на себе явный отпечаток личности заказчика-царя. Эти тексты позволяют представить хеттов не только завоевателями, но и думающими, тонко чувствующими людьми. Они дают возможность даже выделить основной моральный принцип правителей этого государства – рыцарственное великодушие.

Хетты любили подчеркивать, что они не делали зла иначе, как в ответ на зло, и даже тогда могли отказаться от мести поверженному врагу, морально превозносясь над ним. В детальной «автобиографии» Хаттусилиса III, одной из первых в мировой литературе, этот царь считает нужным специально оправдать перед аудиторией свержение племянника, ссылаясь на нестерпимые притеснения с его стороны, а также санкцию богини любви Сауски, своей покровительницы. В доказательство этого он заявлял: «Если бы со мной он сам (первым) не начал враждовать, разве боги унизили бы праведного Великого царя перед малым царем? Но теперь из-за того, что он (стал) враждовать со мной, боги по суду его унизили передо мной».

Хеттская литература обращается прежде всего к человеку и его деяниям. Отдельный человек интересует ее как участник межчеловеческих отношений. Здесь хеттов занимает в первую очередь поступок – благо или зло, которое один человек может сознательно причинить другому, и проблема воздаяния за него со стороны этого другого. Человек, первым причиняющий зло, безоговорочно осуждался. Ко всему прочему, считалось, что такой поступок сам по себе обрушивает на голову виновного суд богов с тяжкими последствиями. Об этом суде даже не обязательно было просить, он творился автоматически. Хетты полагали, что неспровоцированное причинение зла возмущает самую природу мира, хранителями и средоточиями которой здесь и оказываются боги, которые сами по себе не более справедливые и благие, чем люди. В результате успех в спорном деле был для хеттов существенным свидетельством правоты победителя.

Хеттские государи, описывая свои войны, весьма настойчиво подчеркивают, что первый, причем неспровоцированный удар был нанесен не ими, а им. Указав на этот удар, они одновременно обращались и к суду богов, и к мнению людей. Например, в «Деяниях Суппилулиумы», составленных при его сыне, хеттский царь, враждуя с Египтом, считает необходимым оправдать свои действия перед самими же египтянами в следующих словах: «Я был к вам благосклонен. Но вы мне внезапно причинили зло! Вы напали на правителя Кинзы, которого я избавил от хурритов. Когда я услышал об этом, я прогневался, и я послал воинов и колесницы с военачальниками». Позднее, претерпев новые козни со стороны египтян, он немедленно обращается к богам со словами: «О боги! Я не совершал зла, но люди Египта его совершили, и они напали на границы моей страны».

В исторических предисловиях к договорам новохеттские цари стремились упомянуть, что они не делали никакого зла своим партнерам по договору. Так, Мурсилис II в договоре с одним из малоазиатских царей повторяет: «Я, Солнце, никогда никакого зла тебе не делал», «Я оберегал Масхуилуваса (твоего отца) и ему не делал никакого зла». Только нанесенный тебе неспровоцированный удар позволяет причинить ответное зло.

Что же, однако, делать, если ты все же подвергся неспровоцированному нападению? Особой доблестью, возвышающей человека, считался в этом случае отказ от мести. Предметом специальной гордости и похвальбы хеттов были ситуации, в которых они не ответили злом на зло. Примеров такого подхода, уникального для древнего Ближнего Востока, в хеттской литературе много. Еще древнехеттские государи оставляли в своих надписях пассажи такого рода: «Пусть она (речь идет о мятежной дочери царя Хаттусилиса I, помилованной им) ест и пьет! Вы же ей зла не делайте! Она делала зло. Я же в ответ ей зла не делаю! Но она меня не назвала отцом, и я ее не называю дочерью своей». Или другой фрагмент: «И сказал он (царь Телепинус о своих врагах, покушавшихся на его убийство): «Пусть идут они себе, и да будут они жить, и пусть едят и пьют. Зла же им никакого не причиняет Телепинус. И так я постоянно говорю: мне сделали зло, я же тем зла не делаю!»

Если в конце концов обиженный все же предпринимал справедливую расправу над обидчиком, для него считалось хорошим тоном подчеркивать свое долготерпение, выразившееся в том, что он долго сносил обиды, не желая воздавать злом за зло, но поневоле исчерпал все пределы миролюбия. Мурсилис II, проведя судебный процесс против своей мачехи Таваннанны, вдовы своего покойного отца, многократно повторяет в молитве богам, что он стерпел целый ряд злоупотреблений и преступлений обвиняемой и обрушился на нее только тогда, когда она поистине превзошла сама себя, уморив колдовством жену и детей самого Мурсилиса.

Близко к этому еще одно представление хеттов: считалось весьма достойным демонстративно предоставить противнику возможность оправдаться. Мурсилис II похваляется: «Я ему не делал зла, Масхуилувас же затеял со мной ссору, он подстрекал против меня страну Питасса и людей Хатти – моих подданных, и он пошел бы на меня войной. Когда я, Солнце, об этом услышал, я не замыслил на него никакого зла и не сделал ему ничего плохого, а сказал ему так: «Я пойду вновь привести в порядок это дело…» И я написал Масхуилувасу: «Приди ко мне!» Так как Масхуилувас видел свой грех, он ответил мне отказом и сбежал… тем самым вполне обличив свою вину перед всеми».