Перебравшись через очередную рытвину, мы увидели, как между развалинами к площади спешит Уильям Блейк с крошечным дамским пистолетом в руках. Сделав несколько шагов, он встал, нагнулся и поднял с земли автомат. Радостно махнув им, заспешил дальше, к трактиру.

Здание воскресило у меня в памяти черно-белые фотографии Киева после отхода фашистов. Нет, оно не разрушилось целиком, но бронебойные патроны четырнадцатого калибра украсили парадную стену дырами, в которые можно было просунуть руку, а иногда и пролезть целиком. Окна потеряли прямоугольную форму, превратившись в разлапистые кривые звезды с крошащимися участками стены по углам. Входная дверь стала решетом и у нас на глазах, качнувшись от сквозняка, сорвалась с петель, постояла секунду, как бы раздумывая, куда ей падать, и рухнула наружу, под ноги Уильяму. Оглянувшись на нас, он нырнул в трактир.

- Хреново дело, - сказал Никита, вешая автомат на плечо и убирая «браунинг» в кобуру.

От выстрелов танкового пулемета он уберегся, спрятавшись за большой поленницей. Впрочем, по словам напарника, после того как он упрыгал с дороги, Пирсняк в его сторону и не посмотрел, сосредоточившись на мне.

Щелкнув предохранителем на ствольной коробке, я сунул «узи» за ремень на спине, рядом с «браунингом». Мы вошли в трактир и остановились, разглядывая просторный зал, весь пронизанный наклонными световыми лучами, льющимися сквозь дыры. Пол усеивали обломки мебели, среди них лежало несколько тел. Уильям присел над одним, бормоча на английском, перевернул его лицом кверху и вдруг отскочил, выпустив автомат. Треща деревом, бросился в угол помещения, согнулся там в три погибели. Когда звуки рвоты стали немного тише, я позвал:

- Илья Львович, вы где?

- Львович! - громко повторил Пригоршня. - Дед, эй! Зашуршало, потом скрипнуло, и мы увидели в дальней стороне зала, возле лестницы, ведущей на второй этаж, - теперь она напоминала музейный скелет динозавра - большой квадратный люк. Крышка была откинута; из темного проема возникла голова с рыжими вихрами, затем плечи, а после Илья Львович появился целиком, прижимая к груди трехлитровую банку. Во второй руке он нес три стакана. Старик шагнул на пол, осторожно переставляя ноги, добрел до окна возле нас и поставил ношу на засыпанный известкой подоконник. В банке, закрытой железной крышкой, поверх которой был стянутый резинкой кусок целлофана, плескалось что-то мутно-белое, а в одном из стаканов лежал зелено-синий бочковой огурец, распухший, мягкий от старости и рассола. Илья Львович сорвал резинку, снял целлофан с крышкой и налил жидкость в два стакана, заполнив каждый примерно до половины. Достал огурец и вопросительно глянул на меня. Я кивнул. Из люка тем временем показалась Настасья Петровна, за ней еще две головы, но старик не обратил на них внимания. Он разломал огурец на три части и вручил нам с Никитой. Наполнил третий стакан. Мы подняли их, выпили, и после этого я крякнул, а Никита, уже имевший удовольствие употреблять напиток Ильи Львовича, впихнул огурец себе в рот и принялся жевать так, что во все стороны полетели брызги рассола. Отдышавшись, я откусил кусочек, ну а старик лишь прижал свою закуску к ноздре и резко втянул воздух.

- Злой!

Мы обернулись. В дверях появилась Марьяна, вся в грязи: должно быть, лежала где-то в канаве, прячась от обстрела. Уильям, закончивший освобождать желудок, что-то воскликнул и пошел к ней. Девица кинула на нас взгляд, посмотрела на солдата и направилась к лестнице.

- Cautiously! - выкрикнул он, спеша следом. - Осторожность! It can collapse!

Но лестница не коллапсировала, то есть не развалилась, лишь зашаталась, когда Марьяна, а следом и взволнованный Блейк стали взбираться по ней. Она обернулась, что-то сказала ему, а пацан вдруг порывисто ее обнял и попытался прижать к себе. Несколько мгновений Марьяна безуспешно сопротивлялась, потом наконец сумела оттолкнуть его и закатила пощечину. Блейк ахнул, прижал руку к лицу, она же развернулась и затопала дальше.

Тем временем старик налил еще по разу, мы выпили, после чего Никита раздумчиво сказал:

- Такие, значит, дела, Львович.

Пятеро выползших из подпола людей под руководством Настасьи Петровны стали оттаскивать тела к двери. Я отказался пить в третий раз, а Пригоршня со стариком опорожнили еще по полстакана, дожевали огурец, после чего хозяин понес банку на кухню.

Раздался скрипучий голос, на вершине лестницы показался Злой - в одних штанах, с бинтами вокруг торса и груди. Лоб тоже был перебинтован, и сталкер напоминал раненого матроса, которого боевые товарищи уволакивают с поля боя. Слева и справа Злого поддерживали Марьяна и Уильям, а он обхватил их за плечи.

- Где были? - грозно вопросил сталкер, узрев меня и Пригоршню. - Нас чуть всех не перестреляли здесь без вас!

После этих слов головы находящихся в помещении людей повернулись в нашу сторону. Я сказал:

- Злой, мы к вам охранниками пока не подписывались идти.

Он открыл рот, явно собираясь обругать нас последними словами, но так ничего и не сказал, лишь морщился, пока ему помогали спускаться по шатающимся, наполовину проломленным ступенькам.

Тем временем Илья Львович вернулся из кухни, дал указания тем, кто расчищал обломки, и подошел к нам.

- Позвольте нос ваш поглядеть, молодой человек, - сказал он, подступая ко мне.

Я повернулся к нему в профиль, и старик очень осторожно коснулся раненого места двумя пальцами. Пошевелил - я чуть было не отпрянул, но сдержался.

- Нет, не сломан, - сказал Илья Львович. - Синяк - да, долго не сойдет, но не сломан все же.

- Это хорошо, - обрадовался я и тут же вспомнил про свой контейнер.

Сняв его, сдвинул три крышечки и спросил у старика:

- Бинты есть?

Он развел руками.

- Только тряпки чистые, вываренные. Мы их используем вместо бинтов. А что там у вас, юноша?

- Скажите, чтоб тряпки эти притащили. - Я присел на корточки и положил контейнер так, чтобы он увидел содержимое трех ячеек. - Это артефакты, кровь камня называются. Хорошо раны заживляют. Один - мне, один - напарнику моему, один для Злого.

Тряпки-бинты, разрезанные длинными широкими лоскутами, мы вымочили в самогоне и разложили на подоконнике, после чего мне принесли большую строительную рукавицу, а Настасья Петровна нашла на кухне остатки фольги, в которой когда-то запекали мясо. Фольгу я намотал на кисть, поверх надел перчатку, осторожно достал один артефакт, положил на мокрый, пахнущий самогоном бинт, завернул. Когда спиртное попало на поверхность, красно-бурый ком размером с кулак будто вздрогнул, едва слышно зашипел и немного сморщился.

- Теперь быстро надо, - сказал я, выпрямляясь. - . Злой, где у тебя самая серьезная рана?

Выяснилось, что на левом боку. Я поднял артефакт и прижал к ране.

- А-а! - взвыл сталкер, пытаясь отпрянуть, но Никита, знавший; что к чему, удержал его на месте.