Послышался долгий мучительный скрип, и дверь распахнулась с грохотом, отчего Хэл, ахнув, чуть не навернулась.

Она постояла в ожидании недовольных голосов, шагов на лестнице… но ничего такого не случилось. И Хэл набралась мужества снова взять чемодан и на цыпочках выйти из комнаты. Оставляя скудно обставленную маленькую комнатку, она невольно обернулась и еще раз осмотрела дверь, проверяя, действительно ли…

Но нет. Просто мнительность. Болты задвинуты, без каких бы то ни было повреждений. Как и говорила миссис Уоррен, влажность, больше ничего.

И все-таки Хэл не хотелось оставаться в доме, где на дверях с наружной стороны болты.

Выставив чемодан перед собой, чтобы спуститься по узкой лестнице, она двинулась по возможности тихо и быстро к коридору, а оттуда к длинной витой лестнице, ведущей на первый этаж – и к свободе.

13 декабря 1994 года

Когда она начала спускаться вниз, лестница жалобно скрипнула. Хэл замирала на каждый звук, на уханье совы, на капанье какого-то далекого крана – кап… кап… и наконец добралась до коридора на первом этаже. С чемоданом на весу, опасаясь, что заскрипят колесики, она как можно тише прошла на цыпочках к главному входу, где сквозь стекла окна над дверью месяц ярко светил на стенные панели.

Дверь была заперта на оба засова – верхний и нижний, и Хэл сцепилась с тугими щеколдами. Однако спустя некоторое время, показавшееся ей безмолвной, тревожной вечностью, она вытащила болты из пазов и повернула дверную ручку.

Дверь оказалась заперта на ключ. Хэл пошарила в прихожей – под серебряным подносом, на котором лежали письма и счета, под пыльной вазой с высохшими листьями, над дверью. Ключа не было. Нигде.

У нее сильно забилось сердце. Бегство стало уже не страстным желанием, а настоятельной необходимостью. Если ее сейчас увидят, увидят, как она, подобно вору, крадется из дома, вполне возможно, будет вызвана полиция. Правда, это уже не имеет значения. Важно лишь выбраться отсюда.

Хэл осмотрела коридор, подхватила чемодан и двинулась в гостиную. Высокие окна гостиной, как и ставни, были закрыты, но все запоры находились внутри, и после долгой возни с задвижкой один ставень с глухим стуком распахнулся. Окно запиралось на обыкновенную щеколду, которую Хэл открыла без труда. Сердце ее при этом бешено колотилось от нетерпения и предвкушения свободы. Оконные створки открылись внутрь, впустив в комнату морозный воздух, и Хэл выглянула в ночь, желая удостовериться, что не грохнется с шестифутовой высоты.

Окно все-таки располагалось на высоте, но до террасы была всего пара футов, и Хэл осторожно опустила чемодан, а затем встала на колени, чтобы выбраться самой. Она уже перенесла одну ногу через подоконник, когда с другого конца темной комнаты раздался голос:

– Я так и знала. Ночное бегство. Трусиха.

Голова у Хэл дернулась, а кровь от страха побежала по жилам с утроенной скоростью.

– Кто здесь? – спросила она.

От ужаса вышло агрессивнее, чем она хотела, но человек, обвинивший ее в трусости, лишь засмеялся и вышел в дорожку лунного света.

Вообще-то Хэл могла и не спрашивать. Она узнала голос. Миссис Уоррен.

– Вам не удастся меня остановить, – сказала Хэл, вызывающе выдвинув подбородок. – Я все равно уеду.

– А кто говорит, что я собираюсь вас останавливать? – Губы у миссис Уоррен изогнулись, а в голосе послышалась презрительная насмешка. – Я уже просила вас оставить нас в покое и буду счастлива это повторить. Слава богу, избавились. От вас, а до вас – от вашей дрянной матери.

– Да как вы смеете? – Голос у Хэл задрожал, но не от страха, а от негодования. – Что вы знаете о моей маме?

– Уж побольше, чем вы. – Она подошла ближе, и в голосе послышался такой яд, что Хэл отпрянула. – Слизняк, нюня. Такая же хитроумная искательница поживы, как и вы.