Девочка заметалась по комнате, стараясь как можно быстрее собраться и убежать из дома. Она натянула коричневые чулки и завязала их резинками, чтобы они не свалились. Потом она надела толстые с начёсом панталоны, шерстяные носки, байковое платье, пальто со свисающими из рукавов на длинной резинке варежками. Рита сунула ноги в валенки, схватила вязаную шапку, сетку-авоську и побежала, на ходу застёгивая пальто и завязывая ленточки шапки.

Февральский мороз больно защипал за щёки, а нахальный ветер, кружа в вальсе снежинки, норовил залететь под пальто или прошмыгнуть за ворот. Рита почувствовала, как мёрзнет шея.

«Ох, тудыть-растудыть, я же шарф забыла надеть! Но возвращаться нельзя. Я и так уже опоздала. Все бутылки наверняка алкаши уже разобрали. Мамочка меня прикончит! Или отдаст Бронтозаврихе, что намного хуже!»

Рита, подняв плечи и опустив голову, ссутулилась, чтобы было не так холодно. Да и руки она постаралась втянуть в рукава, которые стали ей давно уже слишком коротки.

Это пальто ей подарила тётя Райка в прошлом году на день рождения, когда Рите исполнилось четыре года. А за год девочка очень вытянулась, и вся прошлогодняя одежда стала ей мала.

– И куда только прёт? – ворчала Верка. – Одежды на неё не напасёшься! И так выше своих сверстников. Каланча какая-то нескладная растёт. Ноги как ходули, руки как две сопли мотыляются, головка маленькая, одни змеиные глазюки торчат да рот до ушей. И в кого такая страшная? Не понимаю!

Рита вставала на табуретку и, осматривая себя в зеркало, соглашалась с матерью. Действительно, руки и ноги были слишком тонкие и длинные. На их фоне тело и голова казались очень маленькими. А лицо совсем было не похоже на мамулино. У мамочки глаза были круглыми, небесно-голубыми, над ними возвышались дугой светлые брови, носик был слегка вздёрнутый, а рот был маленький, с пухлыми, чётко очерченными губами. Дядя Коля, последний папка, часто говорил, что у мамочки губки бантиком. Да-да, он так и говорил: «У Верки губки бантиком, а ж… крантиком».

У Риты же глаза были длинные, зелёные и влажные. Мамочка часто говорила, что такие глаза бывают только у змей и лягушек да ещё у злой ведьмы Бронтозаврихи. Рита очень стеснялась своих глаз, при разговоре со сверстниками старалась отводить взгляд или вообще опускала глаза, делая вид, что рассматривает пол. Да и брови у Риты были не красивыми светлыми тонкими дугами, как у мамочки, а прямыми чёрными стрелками, которые чуть приподнимались к вискам. Нос был узкий, прямой, без той очаровательной вздёрнутости, как у мамули. А про рот вообще говорить противно. Он был и не большой и не маленький, но слишком яркий, так что на худом личике он сильно выделялся и, казалось, занимал собой почти пол-лица. Верхняя губа, правда, была красиво очерчена, зато нижняя – слишком пухлая. Даже волосы были хоть и рыжие, но не такого светлого тона, как у мамы, а почти красные. Рита тяжело вздыхала.

«Ну почему я такая страшная? Почему я совсем на мамочку не похожа? За это она меня и не любит. Вот была бы я, как она, раскрасавицей, она бы меня и любила, и целовала, и за космы не таскала. А так, понятное дело, на такую лягушку, как я, и смотреть-то противно. А если поцеловать, так вообще блевануть можно!»

Яркий солнечный свет слепил глаза. Рита сощурилась и поглядела на снег. Он заискрился всеми цветами радуги.

«Ох, тудыть, как же красиво! Просто расчудесно!!! А, я поняла! Это не снег. Это сказочная скатерть-самобранка! Надо только волшебные слова узнать, тогда эта скатерть заработает. Скажешь, например: «Крибле, крабле, ёшь твою, грабли». Бамс! И на снегу штук сто пустых бутылок появится!!! А без волшебных слов, фигушки, это будет обыкновенный снег. Вон как хрумкает, когда по нему идёшь. Смеётся надо мной: «Хрум-хрум, хрум-хрум. Не узнаешь! Не узнаешь! Никогда не узнаешь мои волшебные слова!» Вот ведь, паразит, тудыть его через колено! Ух, легушовское отродье!»

Рита подошла к парку. Вообще это было слишком громкое название для небольшого участка, засаженного кустами да берёзами. Вдоль заасфальтированных дорожек через каждые сто метров стояли красивые скамейки с чугунными ажурными спинками. Вечером, когда парк освещался фонарями, сделанными в старинном стиле с металлическими завитушками под стеклянными плафонами, было особенно красиво. Это место было предусмотрено для семейного отдыха, но благодаря тому, что в нескольких метрах от него стояла пивнушка, парк был превращён в место распития спиртных напитков. До поздней ночи здесь были слышны пьяные голоса, нередки были и драки. Поэтому благочестивые граждане старались избегать этого места. И лишь утром, когда пьянствовать ещё было рано, в парке было спокойно. В это время Рита и приходила собирать урожай бутылок, оставленных с ночи. Это было не так просто, как кажется на первый взгляд. Здесь шла нешуточная борьба между алкоголиками за каждый стеклянный сосуд. Самое главное – надо было прийти как можно раньше. Но слишком уж рано, когда всё население близлежащих домов ещё спит, приходить сюда маленькой девочке было опасно. А немного опоздаешь – и всё, иди домой с пустой авоськой. Но Рита всё равно ни дня не пропускала, ходила в парк так, как другие дети ежедневно ходили в детский садик. Это было её обязанностью. Даже если она приходила немного позднее, чем обычно, у неё была надежда, что алкоголики сами не могут очень рано просыпаться и они ещё не успели облазить весь парк.

Так было до октября месяца. А в тот проклятый день, пятнадцатого октября, Рита пришла в парк очень рано, и урожай у неё был замечательный: полная авоська да ещё в карманах куртки две бутылки и в руке одна. Она еле тащила своё богатство домой, предвкушая, как похвалит её мамочка. Но тут она за спиной услышала приближающиеся быстрые шаги. Рита оглянулась. Её догонял невысокий мужичок. Полы его плаща зловеще распахнулись, концы длинного оранжевого шарфа, замотанного вокруг шеи, развевались на ветру как два тонких крыла. Мужичок был похож на злодея. Именно таким Рита представляла себе Герасима, утопившего маленькую собачку Муму, про которого ей как-то рассказала мамочка. Зачем Герасим это сделал, мамочка объяснила так: «Козёл он был. Хотел злой старухе угодить. Эта старая карга, как твоя Бронтозавриха, над всеми измывалась. Хотела, чтоб все только по её указке жили. Так этот Герасим вместо того, чтоб плюнуть старухе в морду, забрать Муму и снять другую квартиру, взял да и утопил собачонку. Коз-з-зёл!»

Так вот, догнал Риту этот «Герасим», схватил за воротник и со словами «ага, вот кто ворует мои бутылки!» поволок её в кусты. Рита бросила авоську и заскулила: «Дя-а-денька, отпустите, я больше не бу-у-уду». Но «Герасим» усмехнулся: «Вот сейчас я отлуплю тебя по попе, тогда ты точно больше не будешь». Он отпустил воротник девочки и дрожащими руками попытался стянуть панталоны. Но Рита изловчилась укусить его за руку, вырвалась и убежала. Хорошо, что тот «Герасим» зацепился длинным оранжевым шарфом за колючий кустарник, а то он бы непременно догнал девочку.

Рита рассказала всё матери. Теперь, когда страх прошёл, она даже смеялась: «Представляешь, мамочка, он, как Карабас-Барабас, зацепился своей оранжевой бородой за куст. А я, как Мальвина, от него убежала! Вот так! Карабас-Барабас, не боимся больше вас!»