Визг наждачной болью отозвался в правом виске. Занятно, если за подобные грехи отправляют в Тартар, то куда девают насильников, предателей и убийц?

Элий подпер голову ладонью и глянул на клиента снизу вверх:

— Я, конечно, пьян, — сказал он, качая головой. — То есть с похмелья. Я почти не спал. Не отрицаю. Но не надо считать меня дураком. Договорились?

Долговязый закусил губу.

— Я хотел расширить магазин, и обновить витрину, и…

— Речь идет о восстановлении торгового зала после пожара, — перебил его Элий. — А расширять магазин ты будешь из своей прибыли, а не за мой счет, — он протянул клиенту записку Тиберия. — Если этой суммы достаточно, я выпишу чек.

Долговязый глянул на скромные цифры, хотел гордо отказаться, но вместо этого понуро опустил голову и выдавил: «Да».

«А мог бы получить в два раза больше», — усмехнулся про себя Элий.

Оставшихся троих он слушал вполуха, когда просили — одаривал, благо просили по мелочи, когда протягивали бумаги с жалобами, брал их и складывал в папку. Глаза у него закрывались сами собою, и ему приходилось подпирать голову рукою, а пальцами прикрывать глаза. Какой позор! Сегодня вечером весь Рим будет говорить о мальчишеской выходке Цезаря. К счастью, в этот раз на прием явилось всего семеро клиентов.

Принимая из рук Порции новую чашку кофе, Элий от всей души посочувствовал своим далеким предкам, которые принимали клиентов ежедневно, да не по пять и не по шесть человек, а порой и по сотне. И находили в этом удовольствие.

Элий указал Порции на кресло напротив.

— Ты еще что-то мне хочешь сказать, ведь так? Она кивнула.

— Юний Вер, он твой друг? — спросила Порция.

— Да, а в чем дело? — Элий замер, не донеся чашку до губ.

— Он живет в доме рядом с нашей инсулой. Мне показалось, что он болен. Очень болен. А последние " дни он вообще не выходит. Я хотела позвонить вигилам. Но передумала. Решила поговорить с тобой.

Элий выскочил из таблина, подвернул ногу, едва не упал, но все же добежал до комнатушки слуг и буквально стащил Квинта с кровати.

— Немедленно в машину! — проорал он в ухо своему агенту.

Надо отдать должное Квинту — он мгновенно вскочил.

Через несколько минут пурпурное авто мчалось по улицам, отчаянно сигналя и распугивая прохожих. Остановилось возле неказистого домика и вновь принялось сигналить. Из окон соседних инсул наружу тут же вывесились десятки голов. Но старинная вилла казалась вымершей. Элий принялся колотить в дверь. Безответно.

— Ломай! — приказал Цезарь Квинту. Вдвоем они высадили дверь. Внутри царило запустение. По углам реяли лохмотья паутины. Мусор плотным слоем покрывал пол. Пахло лекарствами и скисшей пищей. В спальне на неопрятной кровати, застеленной грязными простынями, спала худая кошка. В дом она пробралась? через сломанную оконную решетку. Судя по всему, Юний Вер исчез уже давно.

Когда Элий вернулся домой, Летиция не спала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и читала какую-то бумагу, держа в руке чашку с недопитым кофе. Листки рассыпались по простыням, на одном остался темный кружок — след от чашки с кофе.

Летиция нашла бумаги Квинта. Элий помнил текст наизусть:

"Город закрыл ворота и приготовился к обороне. Но монголам удалось пробить в стенах бреши, и они погнали впереди себя пленных, прикрываясь ими, как живым щитом. Если пленные отступали назад, монголы их убивали и гнали вперед новых. Когда монголы ворвались в город, они поголовно истребили жителей, от города остались одни развалины. Но, прежде чем уйти, они заставили нескольких пленников бродить по руинам и кричать, что варвары ушли.

Те, кто прятались в развалинах, выходили, и их убивали".

Он забрал у нее записки и спешно запихал листки в папку.

Она медленно подняла голову и, глянув на Элия расширившимися глазами, прошептала:

— Это правда? Он кивнул.

— И Рим будет с ними воевать? — ее голос дрогнул. Точно так же дрогнул голос Порции, когда она говорила о войне. Эти две женщины знали, что будет война. А префект претория Марк Скавр — нет: Он даже не ответил на записку Цезаря. Тупица! Элий спрятал папку под тогу и шагнул к двери.

— Куда ты? — выкрикнула Летти вслед, будто он уже уходил на войну.

Элий не стал слушать возражений и прямиком прошел в таблин префекта претория — адъютант и охрана не посмели остановить Цезаря. Элий молча положил сколотые скрепой листы Скавру на стол.

— Что это? — префект претория брезгливо приподнял листы.

— Рассказ о том, как были разграблены Экбатаны. И другие города. А также сведения последних передвижениях монголов и об их лазутчиках. Об их вооружении и тактике. Я уже сообщал тебе обо всем этом в краткой записке. Но на тебя, как видно, это не подействовало.

Скавр отбросил листки на край стола и откинулся в кресле. Броненагрудник вспыхнул в луче солнца, пробившегося в щель меж тяжелыми шторами, и тут же погас.

— Я не читаю рассказы. — Тонкие пальцы Скавра гладили львиные морды на подлокотниках кресла.

— Так изволь, я тебе прочту, — Элий перелистнул первую страницу.

— Мне некогда.

— Выслушай или… — он не договорил и стиснул зубы, чтобы не дать оскорбительным словам вырваться наружу.

— А что ты сделаешь? — насмешливо спросил Скавр.

— Не выпущу тебя отсюда.

Скавр снисходительно рассмеялся.

— Ах. да, я забыл. Ты же бывший гладиатор. Ну хорошо, читай. Только быстро.

Элий вновь сдержался, чтобы не ответить дерзко. Дальнейшая перепалка ни к чему не приведет. А ему надо было убедить префекта претория, что враг опасен.

И он стал читать:

«…город закрыл ворота и приготовился к обороне…»

Скавр притворно зевнул, как зевал на пиру во время чтения Декларации прав человека. Человека, который видел смерть вблизи, вряд ли могли поразить слова. Однако и Элий слыхал не раз зловещий свист крыльев бога Фаната[46], но слово не утратило над ним власть.

— А что дальше? Меня интересует, что делали монголы, когда разграбили Экбатаны? — Опять притворный зевок.

Ясно было, куда клонит Скавр, но Элий ответил:

— Они забрали добычу и ушли.

— Вот видишь. Ушли. Они не собираются идти на Рим. Они понимают, такой кусок им не по зубам. Мой тебе совет, самый добрый совет: не лезь в это дело. У тебя молодая жена — трахай ее на здоровье. А днем принимай просителей, щеголяй в пурпуре, пока Августа не родила нового Цезаря.