– Чего это им вдруг понадобилось исправлять дорогу? – ворчал один из рабов, настолько худой, что ребра выпирали у него на груди.

– Наверное, кого-то ждут, – предположил другой.

И он оказался прав. В полдень со стороны реки показалась толпа. Побросав свои кирки и лопаты, рабы отошли в сторону. Четверо чернокожих несли открытые носилки. Их сопровождали стражники. Когда носилки проплывали мимо Гискона, тот бросил взгляд на возлежавшего в них человека. Гискон замер. Это был суффет Гадира. Это ему тогда, в Гадире, Гискон вручал по приказу Ганнона грамоту. Это в его доме он присутствовал на приеме моряков-карфагенян. И вот Гискон – у носилок Хирама. Стражи преграждают дорогу рабу, но он с силой толкает одного из них и, упав на колени, кричит:

– Повелитель Хирам! Повелитель Хирам!

Суффет делает знак, чтобы спустили носилки, и, когда Гискон приближается к нему, спрашивает:

– Кто ты, раб, и откуда тебе известно мое имя?

– Я свободнорожденный карфагенянин, воспитанник суффета Карфагена Ганнона. Меня продали в рабство пираты.

При имени Ганнона в глазах Хирама блеснула заинтересованность.

– Ты назвал имя Ганнона? Кто ты?

И тогда, торопясь и волнуясь, Гискон рассказал о том, как он плыл вместе с Ганноном на одном корабле, как пираты захватили их корабль, а его и маленького чернокожего привезли сюда и продали на рудники.

– Так это ты тот самый мальчик, который был у меня вместе с Ганноном? – воскликнул суффет. – Как же? Я тебя помню. Но как ты вырос и похудел!

Суффет сделал знак стражнику и, когда тот приблизился, приказал:

– Отвести их обоих на корабль.

Так Гискон и Дауд оказались на гауле суффета Гадира. Это была беспалубная гаула с резным изображением лошади на носу. Гискон знал, что такие суда называются «конями». В другое время он вспомнил бы уроки Малха и осмотрел бы судно и оснастку его, но теперь ему было не до того. Неожиданно пришла свобода – она потрясла и ошеломила его. Теперь, когда он свободен, он сделает все, чтобы найти Ганнона. И тогда уж они сумеют отомстить Мастарне и Саулу!

К вечеру на гаулу вернулся Хирам. Вспомнив о Гисконе и Дауде, он позвал их к себе. Гискону он приказал рассказать все, что ему было известно о судьбе Ганнона. Дауда он расспросил о его племени, о торговле золотом. Последнее, видимо, больше всего интересовало суффета.

Рано утром «конь» поднял якоря и двинулся вниз по течению реки. Река становилась все шире. К полудню Гискон был уже в Гадире. Он не узнал города. Гавань опустела. На причале покачивалось несколько «коней». На улицах не было ни души. Вместе с уходом карфагенского флота город покинуло оживление, владевшее жителями в те дни.

Уже два месяца Гискон и Дауд жили в доме суффета. Они еще больше сдружились. Каждый день приносил чернокожему мальчику много нового. Он видел дома, в которых обитают белые люди, удивительные вещи, которыми они пользуются. А Гискон рассказывал ему о Карфагене, о его высоких каменных стенах, величественных храмах. Об огромном, сделанном руками людей озере, где теснятся корабли со всех частей света.

Часто Гискон и Дауд ходят в гавань расспрашивать моряков о Ганноне. Но никто ничего не знает о суффете. Зато о Мастарне говорит весь Гадир. Этруск снова появился во Внутреннем море. Говорят, он набрал самых смелых, самых отчаянных и искусных моряков. Он нападает на купеческие гаулы и пускает их ко дну. Как дух смерти, витает он над волнами, и встреча с ним страшнее бури и подводных камней. Мачта его большого корабля несет полотнище. На нем изображено какое-то чудовище с человеческим лицом, рогами на голове и змеей вместо языка. Это Тухалка – дух разрушения. И корабль Мастарны называют теперь «Тухалкой».

Говорят, Мастарна собирает большой флот, чтобы отправить ко дну все корабли италийских и сицилийских греков, что он уже не помышляет о захвате Рима, а хочет обосноваться в греческой колонии Кумах.

Гискон знает, что в этих рассказах немало вымысла. И часто трудно ему понять, почему эти купцы, плавающие во Внутреннем море, не объединятся и не уничтожат дерзких пиратов!

Однажды в гавань Гадира зашел большой корабль с косыми белыми парусами. На носу его, там, где у карфагенских кораблей рисунок глаза, был изображен солнечный диск с расходящимися во все стороны лучами. Любопытные горожане высыпали на набережную. И в первых рядах были Гискон и Дауд, не пропускавшие ни одного корабля.

Напрасно Гискон пытался прочитать название гаулы, выписанное чуть пониже отверстия для якорной цепи. Буквы были незнакомы Гискону. Но какой-то старый моряк пояснил:

– Это персидский корабль. Он, кажется, прибыл из Ликса.

Недолго думая, Гискон бросился к Хираму. Он умолял суффета разрешить ему побывать на судне. Может быть, его моряки слышали о Ганноне. Разделяя волнение и любопытство мальчика, Хирам сам собрался в гавань.

– Пойдешь со мной, – сказал он Гискону, когда они подошли к сходням.

На борту суффета встретил человек с безволосым, сморщенным, как печеное яблоко, лицом. Он молча провел Хирама и Гискона в каюту, увешанную яркими коврами. Там их ждал мужчина, одетый сообразно восточному обычаю, в лазоревую тунику и красные шаровары. Он приветствовал гостя низким поклоном:

– Привет тебе, о владыка Гадира! Да ниспошлют милостивые боги счастье и богатство тебе и твоим женам!

После ответного приветствия суффета перс усадил его рядом с собой на ковер.

– Я Сатасп, слуга царя царей Ксеркса, начальник над его кораблями. После битвы при Саламине[91], где коварные греки потопили наши лучшие корабли, гнев обуял моего владыку. Перед дворцом в Персеполе он приказал вбить сотни кольев. На них корчились в страшных муках мужчины и женщины, жертвы его беспричинной ярости. Каждый в городе с ужасом ждал своего конца. Однажды ночью меня привели во дворец. Я уже заранее простился с жизнью. Но когда я на животе подполз к трону, его величество милостиво разрешил мне облобызать его ногу. До сих пор мое сердце преисполнено гордости! Ведь никто из предков моих не удостаивался такой великой милости! «Послушай, Сатасп, – промолвил царь царей. – Все думают, что главный наш враг – эти жалкие греки. О нет! Стоит мне только захотеть, и я могу превратить их всех в пыль и развеять по ветру. Главный мой враг – море. Это оно уничтожило мост, который я перебросил из Азии в Европу. В гневе я приказал высечь его плетьми, а оно, как строптивый раб, отомстило мне Саламином. Но я отплачу ему! Мой звездочет рассказал мне, что когда-то финикийцы обогнули Ливию. Я затмлю их славу и покажу морю, что мне не страшны его козни. Возьми в Тире лучшее судно и плыви на запад. Я буду ждать тебя в Вавилоне. И если ты не прибудешь вовремя в Вавилон, помни: тебя ждет смерть на колу».