— Обязательно позовем Рожницких.

— Мам, ну на фиг Рожницких? Я их десять лет не видала! Мы же сказали, только самых близких!

— После того, как я все эти годы приносила подарки на все их торжества, они и стали мне самыми близкими, — отрезала Анна. — И обязательно Евгению.

— Какую еще Евгению? — закипела Мура.

— Евгению Гуровец, мать этой несчастной Риммы. Помнишь Римму?

— Нет… — Мурка уже собиралась опять спорить, но тут вдруг вмешался Сергей.

— Римму Гуровец? — спросил он.

Анна подняла очки на лоб, и взглянула на него.

— А что, вы ее знали?

— Да, — Сергей явно был взволнован. — Мы с ней в Москве вместе в школе учились. Это была моя первая любовь. А потом она заболела, и уехала в Израиль, и я только через несколько лет услышал, что она здесь скончалась от недостаточности почек.

— Да. — Анна помолчала. — Это я Римме вызов посылала. Она была так больна, бедняжка. Ее долго не отпускали из СССР. Мы за нее боролись с помощью американских конгрессменов. Потом, наконец, выпустили в качестве гуманного жеста. Я ездила встречать ее на аэродром, и до сих пор помню, как ее с самолета на носилках снесли. Она была вся желтая, вздутая… Но потом в Израиле она села на диализ, и пришла в себя, даже в университет пошла учиться. Женя тогда была так счастлива.

— Я ведь из-за нее в романтическом порыве и на медицинский поступил, — грустно добавил Сергей, — когда, наконец, стало можно выезжать, собирался приехать на летние каникулы в Израиль, увидеться с ней, и только тогда узнал, что она скончалась.

— Ей предложили встать на очередь на пересадку почки, но их тогда только начинали здесь делать, и она побоялась. И вот, вдруг, внезапно скончалась. Мне Евгения тогда среди ночи позвонила… — Анна задумчиво вертела в руках ручку.

— Возможно, из-за этого я так долго и в Израиль не приезжал. Страшно было думать, что увижу ее могилу, — тихо сказал Сергей.

Мурка положила свою руку на его.

— Но если ты хочешь, мы можем теперь вместе сходить… принести цветы… если ты не против, чтобы я к тебе присоединилась.

— Нет, конечно. Давно это было. С тех пор уже много, что случилось, — встряхнулся Сергей. — Вот не представлял себе, что именно моя будущая теща старалась спасти мою умершую первую любовь.

— Зато теперь я знаю, за что ты мне достался, — серьезно сказала Мура. — Я всегда подозревала, что собственных достоинств у меня на тебя не хватает. Вот, теперь, наконец, поняла, что это воздаяние за добро, сотворенное в прошлом моей матерью.

— Может, и так, — засмеялся Сергей.

— Ну, теперь берегись, — Мурка шутливо прижалась к нему. — Теперь ты мой по праву, и деваться тебе некуда. Спасибо, мама.

Анна только отмахнулась, и вернулась к списку, поставив галочку против имени Евгении.

Познакомилась с Сергеем и Александра. Сразу почувствовав, что на данном этапе он безнадежно влюблен в Мурку, и к ее, Сашкиному, шарму нечувствителен, она сказала себе, что это немножко странно, но Сергей явно был особым случаем: не каждый же бросается жениться сломя голову на первой встречной. Александра пыталась угадать в нем признаки тех интимных и человеческих совершенств, о которых ей по секрету поведала Мурка, хотя их напрочь заглушали явные социально-финансовые достоинства жениха. И хотя он казался симпатичным мужиком, интеллигентным и воспитанным, все равно это было приобретение кота в мешке, и Муре следовало бы быть начеку. Традиционной свадьбы не планировалось. Как Сашка ни уговаривала, Мурка наотрез отказалась выходить замуж в раввинате, а вместо этого собиралась заключить в Милуоки гражданский брак и не устраивать никаких торжеств.

И все же перед отъездом молодой пары родители устроили небольшой прием у себя в саду, и, если сделать скидку на их хозяйственные таланты, торжество с заказанным кейтрингом прошло совсем не плохо. Хотя, конечно, могли бы и постесняться соседей — выдавать единственную дочку замуж с игрой в шарады вместо хупы, разбитого стакана и «Если забуду тебя, Иерусалим…» Сама Сашка скорее уж жила бы в грехе, чем выходить замуж вот так — кое-как, без фаты и цветов и тыщи приглашенных, но от Мурки этого можно было ожидать, — за эти чудачества Сашка ее и любила. Перед самым отъездом подруги сходили на прощанье в любимую «Граппу», и Мура улетела. Саша их даже не провожала, потому что рейс был ночной, а у Сергея была арендованная машина.

Конечно, Александра очень за них радовалась, они были как два голубка, но невозможно было не ощутить, что они полностью заняты сами собой, и даже Мура больше радуется своей новой жизни, чем горюет, покидая Иерусалим. Образовалась пустота. Саша давно уже приобрела привычку думать обо всем, что происходило с ней теми словами, которыми потом пересказывала все Мурке по телефону. Первое время трудно было отделаться и от ожидания бодрого звука Муркиного мобильника, вплоть до того, что иногда Сашке мерещилось, что она его явно слышит. Потом это прошло, и Сашка привыкла, что теперь Мурка звонит только на домашний (так дешевле), и то не каждый день. Но грусть и ощущение покинутости не прошли. Еще совсем недавно они были в почти одинаковом положении, да что там в одинаковом — у нее, у Сашки, от ухажеров отбоя не было, а у Мурки в области романтики творилась сплошная невезуха, и вдруг, ну кто бы поверил, подружка в одночасье выскакивает замуж за обеспеченного, устроенного, молодого, симпатичного, не отягощенного ни бывшими женами, ни детьми американского врача. И еще сексуального чемпиона, если доверять мнению горе-эксперта Муры, которая секс даже за физическую активность не считает. А Сашка остается одна ждать у моря погоды посреди взрывов.

Тем не менее, отношения с Максимом потихоньку развивались в правильном направлении. При случае она подробно пересказала ему всю короткую историю Муркиного романа, и даже поспорила с ним, защищая подругу, потому что он считал, что Мура променяла Израиль на хорошую американскую жизнь, когда в стране такой тяжелый период. Про себя Александра поразилась тому, как уживается в человеке любовь к отечеству с любовью к швейцарским франкам, но вслух только заступилась за подружку, и попыталась ему объяснить, что Мурке в ее возрасте и с ее данными непозволительно было пренебречь ее последним шансом устроить свою жизнь, и уж коли нашелся такой простак, то не имело значения — американец он, или израильтянин. Не Мурина вина, что никто из избалованных демографией израильтян не спешил ей делать предложение. Но Максим не услышал в словах Сашки никаких намеков, и со своей стороны с прежним упорством Сашке тоже никаких предложений делал. Не то чтобы Александра так уж рвалась за него замуж, она и моложе Мурки намного, (четыре года можно считать за все десять, если принять во внимание липосакшн, ботокс, отбеленные зубы, массаж и регулярные косметические процедуры!), да и спрос на Александру совсем другой. Если бы не грядущее Максимово назначение, она бы еще сто раз подумала, стоит ли ей сменить свою независимую жизнь на счастье стать женой госслужащего, втихаря приторговывающий служебными секретами, но обидно было то, что он даже не попросил! Боятся мужики слишком красивых и известных женщин! Им со скромными и простыми проще. Но еще не родился тот мужик, ради которого опростилась бы Александра Денисова (по последнему мужу, от которого, помимо лисьей шубы, только и осталось, что звучная фамилия). Сашка из нее сотворила себе сценическое имя де Нисс. Получилось очень красиво — Александра де Нисс.