Я снова споткнулся, на этот раз о лежащего у храма жреца. Он вытянулся на земле в полный рост, а рядом с его рукой, у дымящейся курильницы образовался островок чистого воздуха. Мух отпугивал этот аромат. Я сорвал с курильницы крышку; внутри, под решеткой тлели кусочки угля и благовоний. Схватив курильницу за приделанную к ней цепь, я принялся размахивать ею, пробираясь дальше.

Сначала я увидел имперское знамя с лилиями, один шест, на котором оно держалось, попал в спицы колеса, сохраняя, таким образом, вертикальное положение, другой валялся на земле.

Сама Малмиранет стояла на колеснице, чтобы тем, кто искал, было легче ее заметить. Она тоже закутала лицо себе и стоящей рядом с ней девушке — Насмет — пурпурной парчой своей вуали. Они стояли, прижавшись друг к другу, очень тихо, не произнося ни звука, а мухи тысячами блестящих капель покрывали их руки и плечи. Я еще тогда заметил, что мухи садятся на живое тело, быстро проползая по металлу или ткани.

Около колесницы я увидел еще одно проявление безрассудного страха. Люди, тянувшие колесницу, в панике сорвали с головы шлемы в форме конских голов и лишили себя этой защиты.

Я взобрался на неустойчиво перекатывающуюся колесницу и положил руку — которую тоже перчаткой облепили мухи — на ее талию.

— Малмиранет… — начал я.

Она вздрогнула, как будто только что очнулась.

— Ты — ты здесь? — она протянула руку ко мне, но тут же отдернула ее, содрогнувшись. — Где Сорем?

— Здесь, недалеко, — сказал я, чтобы она успокоилась. — Мы должны попасть в храм; там мы найдем какую-нибудь каморку без окон и укроемся в ней.

— Это запах благовоний? — спросила она хриплым голосом.

— Да. Возьми курильницу и держи ее у лица. Они не любят этого запаха.

Она сделала так, как я ей сказал, но, когда ее ладонь, сжавшая цепь, раздавила сидящих на ней мух, она приглушенно застонала. Насмет заплакала. Я помог им сойти с колесницы, и мы направились к лестнице, на которой, среди разбросанных цветов, лежала мертвая женщина, накрытая блестящим покрывалом из мух.

Поднявшись на середину лестницы, мы услышали позади громкое ржание смертельно испуганного коня, мчавшегося мимо. Обезумев от ужаса, ничего не видя перед собой, он с разбегу ударился головой об одну из тяжелых колонн. Треск его разломанного черепа заставил меня содрогнуться даже после всего того, что я уже видел. Конь взвился в воздух и свалился на спину, и мухи, на мгновение потревоженные, снова уселись на него.

Тихие всхлипывания Насмет перешли в рыдания. Малмиранет, прошептав ей по-женски что-то мягкое и ласковое, помогла ей подняться. Сама Малмиранет, за исключением того единственного крика, не потеряла присутствия духа.

Мы наконец поднялись и вошли внутрь. В неярком свете храма сквозь накидку ничего не было видно, тем не менее я заметил одну перемену: постепенно, по мере того как мы медленно, ощупью продвигались дальше, жужжание немного утихло. Я почувствовал, как мухи гроздьями падают с моих рук и груди. Здесь сильно пахло благовониями, и повсюду мерцали огоньки. Затем сквозь красную пелену тумана до меня донесся детский плач и шепот. Похоже, что дым благовоний прогнал мух.

Кто-то вскрикнул, прямо рядом с нами. В следующее мгновение я различил сквозь накидку ослепительное сияние. Мужской голос произнес:

— Это императрица? Вы в безопасности; можете снять вуаль. Им сюда не проникнуть. Священный свет Масримаса отпугивает их.

Мы открыли лица и перед нами предстала следующая сцена.

Прямо перед нами возвышалось изображение бога, статуя из чистого золота в одежде солдата восточной армии; перед ней горел огонь. Под потолком висели лампы из тяжелого янтарного стекла; в них курились благовония, дым которых голубыми клубами окутал все вокруг. Мух Здесь не было, кроме тех, что упали с нашей одежды и с нашей кожи.

Те немногие, кто уцелел, лежали скорчившись у колонн и у соседних алтарей. Некоторые дети плакали, больше ничто не нарушало тишину. Горе, слишком большое, лишило их способности говорить и даже плакать.

Жрец храма, одетый в белое с золотом, подошел к Малмиранет и поклонился с улыбкой на бледных губах. Он еще раз заверил ее, что она под защитой бога, и осведомился о ее самочувствии. Ее лицо было покрыто черной маской из мертвых насекомых, так же как и мое, как и лица всех вокруг. Она пристально поглядела на чистого жреца, которому удалось избежать нашествия, укрывшись в храме.

— Что с людьми? — каменным голосом спросила она.

— Те, кто искал убежища здесь, как видите, не пострадали, моя госпожа.

Никто, кроме меня, не пришел на помощь ей; никто не помог и обезумевшей толпе. В огромный храм не проникали крики задыхавшихся, вопли ужаса, жужжание крыльев. Посмотрев на меня, она сказала:

— Им неважно, сколько людей умрет, раз они сами уцелели. — Затем, повернувшись к жрецу, спросила:

— Где мой сын? Вы, по крайней мере, охраняли вашего императора?

— Ах, госпожа, — произнес жрец, отступив на шаг. — Господин Сорем бросился к вам, и конь задел его копытом. Ничего серьезного. Два капитана доставили его сюда. Сейчас за ним наблюдают врачи из усыпальницы. Почерневшие руки Малмиранет сжались в кулаки. Было ясно, что, если бы он не был жрецом, она бы его ударила. Жрецу это тоже было ясно, поэтому он поспешно предложил проводить ее к сыну. Обняв одной рукой дрожащую Насмет, она ровным шагом пошла за жрецом и, казалось, забыла обо мне. Но, пройдя несколько шагов, она, почти против своей воли, обернулась и, оставив Насмет, вернулась.

Малмиранет взяла меня за руки, на этот раз не обращая внимания на раздавленных насекомых. Ей ничего не нужно было говорить, все сказали ее глаза. Затем она повернулась и, последовав вместе с Насмет за жрецом, исчезла в теплой темноте.

С другого конца храма донесся слабый шум — какой-то человек ворвался в дверь, сделал два или три шага и упал. Я пошел туда, к открытому входу — голубоватой арке, через которую виден был весь кошмар, происходящий снаружи. Почти никто из сидящих у колонн не обратил на меня внимания.

Я не позволил Бар-Айбитни сгореть; тогда на это была причина. Теперь меня ничто не сдерживало. Моя реакция на сегодняшний кошмар была реакцией человека, а не волшебника и не бога. Даже если бы я осмелился использовать свою Силу, мне вряд ли пришло бы это в голову в этом вихре бедствий. Вазкор превратился в еще одно жалкое человеческое существо. Я подошел к открытой двери, на пороге которой лежал труп. А затем, обмотав для защиты накидку вокруг головы, я двинулся вперед, сначала нетвердым шагом, затем быстрее и, наконец, бегом.

Не знаю точно, что я собирался делать. Подбирать упавших и одного за другим переносить их под защиту храма, а всех остальных погнать, как пастух гонит стадо к спасительной двери? Я расправил плечи, как атлет перед началом борьбы. Выбежав из сводчатой двери наружу, я увидел, что все уже кончено.