Зеленка нервничал так интенсивно, будто в трюме у него залегали не десятилетние слои окаменевшей грязи, а как минимум урановые породы на полмиллиарда кредитов.

Его суетливые попытки закрыть своей тощей спиной в растянутой майке шлюз в грузовой отсек привели к обратному эффекту: я ткнула Зеленку в живот концом мокрого зонтика, Чезе же ткнул слегка утяжеленным Силой кулаком в шлюз. Эффект этих действий был одинаков: с дороги убрались оба.

Шлюз, правда, совсем чуть-чуть покорежило — а Зеленка и вовсе обошелся синяком.

Мы с Чезе синхронно шагнули через порог (он тащил на буксире капитана, я — зонтик). Внутри было предсказуемо грязно, затхло и на удивление шумно. Ах да — и пахло ценным натуральным удобрением.

Я внимательно посмотрела на ряды клеток у стены, из которых доносилось басовитое чириканье и звуки драки, проследила взглядом парение голубоватого пуха под потолком и, порывшись в кармане, надела медицинские перчатки и маску.

Сильтерзии, перьевой лихорадки и мелкопустульной язвы мне только не хватало для полного счастья.

— Не знаю, где эти птички летали, но ветконтроль в расписание увеселений явно не вошел, — я постучала костяшками пальцев по верху клетки безо всяких штампов, чем вызвала приступ возмущенного курлыканья внутри.

— Контрабанда, значит. Статья сто восемнадцатая УК Империи, часть вторая, — сообщил Чезе болтающемуся на воротнике собственной замызганой майки Зеленке. — Клетки сам грузил? Руками птичек трогал? — он посмотрел на меня. — Что там у нас к ним прилагается?

— Учитывая восемь видов кожных паразитов, четырнадцать — кишечных и еще столько же переносимых бактериальных инфекций, масса интересного, — я наклонилась, разглядев сквозь сетку характерные признаки как минимум двух позиций озвученного списка, о чем и сообщила.

— Ну что, будем колоться? Или прикрываем лавочку к лысым эхлам? — Чезе назидательно встряхнул Зеленку за воротник. — Конечно, мы сообщим вашему руководству, благодаря чьим заказам «по знакомству» в обход бухгалтерии фирмы…

— Не надо! — капитан «Светлячка» поднялся на несколько разъезжающиеся после знакомства с моим зонтиком ноги и замотал головой. — Я же не против! Берите, что вы там хотели, никто же и слова не сказал!.. — в его голосе прорезались несколько истеричные нотки.

— А вот это плохо, — с притворным вздохом сообщила я, начав обходить тускло освещенный отсек по периметру. — Кое-что сказать все-таки придется.

Я вытянула руку, ткнув пальцем в грязные потеки и характерные следы выхлопов в правом углу.

Какое все-таки счастье, что здесь не мыли с тех пор, как несчастный «Светлячок» спустили со стапелей — иначе вся затея имела шансов на успех не больше, чем дохлый мекал на могилку с золотым обелиском.

Чезе многозначительно похлопал по косяку раскрытой ладонью (косяк перекосило, как до этого шлюз), и утащил Зеленку на допрос в главную рубку. Я же вытащила из сумки упаковку пробирок и начала собирать пробы.

Допрос, конечно, дело хорошее, но мои надежды на бравого капитана увяли еще вчера вечером — как только мы с Чезе узрели эту неумытую пьянь в портовом баре. К тому моменту в моей портативке находилась не только его подробнейшая личная и трудовая биография, но и крайне пессимистичные заметки, из этой биографии и проистекающие. На работе Зеленку держали даже не за прошлые заслуги и дефицит рабочей силы (хотя свою долю вносили оба фактора), а главным образом за родство с нынешним президентом фирмы. Тот приходился Зеленке внучатым племянником и отсыпал дедушке заказы не слишком обременительные, но с хорошими комиссионными, кои оный дедушка мирно пропивал.

К моменту нашего с Чезе явления на пороге «Синих потрошков» этим богоугодным делом Зеленка занимался уже лет двадцать и особой остротой памяти не страдал. А судя по мечте эпидемиолога в трюме, провезенную втихую от внучка, — не только памяти.

Сами «Потрошки» располагались в дальнем закоулке главного порта Орхи, крупнейшего транспортного узла в самом Центре, и особыми достоинствами, кроме расположения у самых складов «Эско», не блистали. Но именно благодаря последнему еще на стадии планирования операции было решено, что лучшей точки для отлова «языка» между рейсами было не найти.

Теория и практика сработали на редкость синхронно, и именно поэтому сейчас я ползала на четвереньках по заросшему грязью и бациллами трюму, а не пила вечерний чай с булочками на собственной кухне, посматривая новости по головидению и переругиваясь с Неро.

Добро пожаловать в замызганные и заразные объятья цивилизации, что еще скажешь.

— Ну что? — в проеме возник Чезе, обмахиваясь листом писчего пластика. Видимо, признательные показания.

— Почти, — я распределила по пробиркам несколько последних образцов, тщательно соскобленных с закопченного пола, и поднялась на ноги. — Как думаешь, команду опрашивать стоит?

— Вы пойдете отлавливать их по борделям? — с сомнением протянул мой заместитель. — Капитан, по-моему, и сам не уверен, что к выходу в рейс они вернутся в полном составе.

— Объект с кем-нибудь из них общался?

— Судя по этому, — Чезе помахал в воздухе показаниями, — нет.

— Ну и эхлы с ними, — я распихала пробирки по лоткам и упаковала в сумку. — Пошли.

На улице стеной лил дождь.

Мы вышли из доков под ручку, как школьники на прогулке, или, вернее школьницы — зонтик мне одолжила добросердечная дочка хозяина гостиницы, только месяц назад закончившая начальную школу. Встречные прохожие — неспешно треплющиеся между собой техники в замызганых комбинезонах, наглаженные капитаны с ворохом документов подмышкой, работники космодрома в ярко-зеленой форме — застывали как парализованные. Обещание больше никогда не пить огромными буквами читалось на каждом втором лице.

Видение двух агентов великого и ужасного Корпуса, прогуливающихся под зонтиком нежно-розового цвета, изрисованном плюшевыми муглами, в сознании обывателя явно проходило в графе наркотического бреда.

На ближайшей стоянке мы поймали такси, и по дороге в гостиницу принялись стаскивать форменные кителя, которые, конечно, были отличным подспорьем в деле запугивания похмельных капитанов, но слиться с фоном мешали.

Из гравилета у дверей «Стеклянной птицы» высадилась уже почтенная семейная чета с лицами неприметными и ничем из толпы не выделяющимися.

Все это предприятие было авантюрой, рискованной настолько, что при малейшей утечке Чезе рисковал вылететь из Корпуса со свистом. Мне грозил не вылет, а всего лишь длительная профилактическая порка — либо смертная казнь, если у Эрро сдадут нервы.

Начиналось все безобидно — всего лишь с того, что Неро, рассматривая в зеркальной дверце моего холодильника свою наглую физиономию, наконец обретшую природную симметричность, слишком увлекся процессом и перестал следить за языком. То, что он уезжает на три недели, ляпнуто было, вне всяких сомнений, совершенно случайно — как раз в тот самый момент он с расческой в зубах старательно восстанавливал в правах свой, видимо, прежний имидж. Я давилась утренним кофе пополам с отчетами, недочитанными с вечера, и ядовито комментировала процесс.