Юра вцепился руками в подоконник. Он узнал этот беззубый рот на порченом, пересыпанном оспинами лице. Вспомнил поезд, бандита, из-за которого умерла мама. Прежний страх и прежнее бессильное отчаяние вернулись в его сердце, и, не понимая, что он делает, Юра стремглав бросился вниз.

…В комнате, где шло совещание, наступило неловкое молчание.

– Патриотизм – прекрасное чувство, – вновь заговорил Прохоров, но уже иным, тихим и усталым голосом. – Но патриоты выбиты, господа. Или же до предела обнищали… Матушка Русь больше не ценит патриотов… Поймите, – добавил он с горечью, – я не могу сказать жене и детям: я патриот и поэтому бросаю вас на голодную смерть и ухожу в последний бой…

И тут распахнулась дверь, в комнату стремглав влетел Юра. К нему повернулись испуганные лица. В руке подполковника Лебедева блеснул пистолет. А мальчик, указывая на окно, закричал:

– Там бандит! Вы слышите, там бандит!..

Сперанский переглянулся с подполковником Лебедевым и быстро вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, следом за ним в гостиную скромно, бочком вошел Мирон.

– Да-да! Это он! – показывая на Мирона, продолжал Юра. – Он издевался над моей мамой и выбросил ее из поезда! Он грабил и убивал! Вы слышите! Это бандит!

Юра ожидал, что эти люди, офицеры, сейчас же бросятся к бандиту, свяжут его. Но – увы! – их реакция была иной.

– Юра! Почему ты оказался здесь? – изумленно подняв брови, гневно накинулась на него Ксения Аристарховна; никогда прежде она с ним так не говорила.

Подполковник Лебедев повел строгим взглядом на Викентия Павловича, и тот незамедлительно потребовал:

– Юрий! Ступай в свою комнату! Поговорим после!

А Мирон как ни в чем не бывало снисходительно улыбнулся Юре и развел руками.

– Разве ж я знал?! – И плоские его глаза поплыли куда-то в сторону.

И тогда Юра, сжав кулаки, бросился на Мирона, стал изо всей силы бить его в грудь, гневно выкрикивая:

– Бандит! Бандит! – и плакал от отчаяния и злости и еще оттого, что впервые в жизни остался один на один со злом и бессилен был рассчитаться с ним.

Сильные руки Викентия Павловича оторвали Юру от Мирона.

– А вы… вы все!.. – забарахтался в руках Сперанского Юра.

Сперанский отнес отбивающегося ногами и руками Юру к чулану, втолкнул его туда и захлопнул за ним тяжелую дубовую дверь.

В гостиной молчали. Только подполковник Лебедев встревоженно проворчал, сверля глазами хозяина квартиры:

– Хорошо, если крики вашего родственника не долетели до соседних домов.

– Ну что вы… у нас тихо… – тяжело дыша, поспешил успокоить Викентий Павлович.

– И все-таки выйдите на улицу, проверьте! – уже с настойчивой неприязнью объявил Лебедев Сперанскому. Затем обернулся к переминающемуся с ноги на ногу Мирону, брезгливо взглянул на него: – А вы! Вы что скажете?

– Я человек маленький, ва… Сергей Христофорыч. Мне как приказывали, – нисколько не смущаясь, объяснил Мирон. – Я тогда у батьки Ангела был. А он, известно, против всех воевал. И против дворян тоже. – И кивнул в сторону сидящих за столом.

Лебедев промолчал. «Противно, – подумал он. – Противно и неприятно. Мальчик прав в своей ненависти. Но тут ничего не поделаешь. Я не могу остаться без провожатого. Хотя с удовольствием отправил бы этого Мирона к его батьке Ангелу. Впрочем, он меня тоже при случае отправит куда-нибудь. Сволочь, бандит, ненадежен… Где же этот простой мужичок-богоносец, где он, черт возьми, тот, за кого мы страдаем?»

И, чтобы рассеять тяжелую атмосферу, воцарившуюся после появления Юры, он вновь повторил:

– Итак, еще раз о деньгах. Деньги у вас будут, господа, – торопливо натягивая свой брезентовый плащ, сказал подполковник. – Скоро!.. – Мельком оглядев прощающимся взглядом гостей, он добавил: – И еще Николай Григорьевич просил передать вам следующее. Приказом Ковалевского вы все зачислены на должности в действующую армию. Заготовлена реляция главковерху Антону Ивановичу Деникину о производстве вас в более высокие воинские чины и о награждении.

Заговорщики, не скрывая довольных улыбок, переглянулись.

– Я прощаюсь с вами, господа, но ненадолго! – многозначительно бросил подполковник Лебедев, поцеловал руку Сперанской, любезно отвесил общий поклон. – Близок час нашей победы, господа!

Мирон вразвалку вышел первым, затаившись, постоял у калитки, зорко осматривая темноту. Затем подал знак подполковнику Лебедеву и вышмыгнул на улицу. Крался медленно и осмотрительно, время от времени ожидая, когда подполковник Лебедев догонит его. На перекрестке Мирон тихо спросил:

– Куда теперь, Сергей Христофорыч?

– На Большую Васильковскую, – ответил Лебедев.

…Сидя в чулане, Юра слышал, как постепенно – по одному – расходились тайные гости. В горле у него пересохло, нестерпимо хотелось пить. Саднила ушибленная в темном чулане коленка. Но еще больше мучила иная боль. От нее хотелось плакать. Бандит, повинный в смерти матери, – сообщник Викентия Павловича, Бинского, Лысого. Он воюет на стороне белых. И Юрин папа тоже воюет на стороне белых. Как же это может быть? Как? Здесь какая-то страшная ошибка, которую почему-то никто не хочет исправить…

Снова и снова мальчик вспоминал ненавистное, побитое оспой лицо, искривленный рот… Может, они не знали, что он бандит? Но ведь Юра сказал им. Не поверили? Нет, вряд ли! Но вместо того чтобы схватить бандита, они набросились на него, Юру, и трусливо, словно в чем-то угождая Мирону, заперли его в чулане. Почему? И в его голову пришла совсем не детская мысль. Скорее сердцем, чем умом, он понял то, что понимали не все взрослые. «Бандит – это бандит, – подумал Юра. – Кому бы он ни служил, бандит – это бандит! Почему же они, офицеры, не понимают этого?»

Привалившись к старому креслу, снесенному за ненадобностью в чулан, Юра долго еще лихорадочно размышлял обо всем происшедшем. И успокоился тем, что поклялся самой страшной клятвой разыскать бандита Мирона и отомстить ему за все.

* * *

Близился ранний летний рассвет, когда Мирон и подполковник Лебедев пересекли пустырь и вышли на Большую Васильковскую. У нужного дома постояли, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Вошли в подъезд, бесшумно поднялись на третий этаж. Подполковник зажег электрический фонарь и пошарил узким лучом в темноте. Наконец, нашел то, что искал: на обитой клеенкой двери тускло отсвечивала медная табличка: «Л. Б. Федотовъ». Отступив в сторону, Лебедев показал Мирону на дверь, и тот постучал: два частых, три с паузами удара. Вскоре из-за двери послышался приглушенный голос:

– Кто там?

– Лев Борисович! Отворите! – прошептал в ответ Мирон. – От Николая Григорьевича к вам…

Щелкнул замок, дверь широко открылась. И в лицо гостям ударил свет яркой керосиновой лампы. Хозяин держал ее так, что его лицо все время оставалось в полутьме.