Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что вы имеете в виду? – насторожился врач.
– У нас имеется специальный препарат, так называемая «сыворотка правды», которая быстро развяжет язык Фартушину. Он назовет имя преступника, и на этом все закончится.
– Что это за состав?
Полковник кивнул старшему фельдшеру, и тот угодливо пояснил:
– Это своего рода наркоз. Он состоит из морфия и скополамина. Вы, вероятно, о нем слышали.
– Довелось. А вы представляете, какая должна быть лошадиная доза, чтобы разговорить сумасшедшего, почти неделю находящегося в ступоре? Да она убьет его! Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сердце не выдержит нагрузки и остановится. К тому же не забывайте, что его рассудок помутился, и на ваши, вполне логичные вопросы, могут последовать глупые, идиотские ответы. Нет, господа, я положительно не могу с этим согласиться!
– Поймите, Фартушин – единственный, кто знает имя преступника! – вмешался Боголепов. – Только он один может предотвратить новую беду.
– Ценой своей жизни? – возмутился Нижегородцев. – А вы для чего?
– Что?! – Азарий Саввич подскочил, будто ему в стул пустили ток. – Вы не батюшка, чтобы мне Нагорную проповедь читать! Гуманничать вздумали? А может, вам трупов недостает?
– Фартушин – больной человек, а не кролик подопытный. И вы не имеете права проводить над ним эксперименты, которые к тому же могут закончиться летальным исходом, – поддержал приятеля Ардашев.
– Хорошо, господин присяжный поверенный, – ехидно заметил прокурорский чиновник, – тогда, может быть, вам известно, как кличут душегуба?
– Потерпите несколько дней, и я лично познакомлю вас с преступником.
Куропятников передернулся.
– Несколько дней?! – закипел он, багровея и дрожа всем телом. – А если нет у нас ни дней, ни часов, ни даже минут?! Что тогда? Да как вы не понимаете! – Он шагнул к столу, без разрешения снял телефонную трубку и, дождавшись ответа, почти прокричал в нее: – 1-01, барышня! – Послышался треск. – Алло, Владимир Всеволодович? – вымолвил он уже мягким, как миндальное масло, голосом, – здравия желаю! Да-да… ни в какую… Я уже пытался. Нет. Будьте любезны, объясните, – и протянул трубку Стильванскому. – Вас… директор Вод-с.
– Здравствуйте… нет, решительно невозможно… Вы поймите – это безрассудно!.. Нет, не могу согласиться!.. Остается только сожалеть… Вы не можете мне приказывать быть соучастником преступления!.. Хорошо… но я сегодня же покидаю больницу! – Врач швырнул трубку на рычаг и, повернувшись к изумленным полицейским, рассерженно выговорил: – Вижу, господин полковник, вы заранее подсуетились. Что ж, я уволен, и теперь не могу вам помешать. Но я врач, и останусь здесь только для того, чтобы попытаться спасти больного… Что ж, прошу за мной.
Процессия проследовала по коридору и вошла в помещение с табличкой «хирургическая». Прямо посередине располагался стол, отливающий холодным металлическим блеском. У окна – кушетка, оббитая коричневой клеенкой, рядом – медицинский шкаф и два белых табурета. Весь пол и стены примерно на аршин были выложены плиткой молочного цвета. Углов, как и предписывали санитарные циркуляры, не было вовсе, и потому комната, словно корабельная каюта, казалась овальной.
Стильванский исчез куда-то, но вскоре вернулся. Позади него вели Фартушина. Завидев Ардашева, сумасшедший оживился, и на его лице заиграла наивная улыбка. Он медленно огляделся по сторонам, радуясь чему-то, потом внимательно посмотрел на окружающих, столпившихся вокруг.
– Афанасий Милентьевич, ложитесь сюда, – психиатр подвел его к операционному столу, на который уже набросили белое покрывало.
– Вы будете меня убивать? – спросил он, так и не переставая улыбаться.
Доктор опешил, чувствуя, как комок подкатывается к горлу. Взяв себя в руки, он выговорил дрожащим голосом:
– Да что вы, любезный… не бойтесь. Все будет хорошо.
– Значит, граф был прав, – чуть слышно выговорил Фартушин, продолжая безропотно укладываться.
– Какой граф? – переспросил Круше.
– Шахновский, – смиренно повторил больной, щурясь от солнечного света, слепившего его глаза через неприкрытые оконные занавески. – И Леночка больше не придет, – изрек он, – я знаю. – Из правого глаза безумца выкатилась слеза и, сбежав по щеке, упала на простынь.
– Леночка? – снова осведомился Круше. – Кто она?
– Моя жена.
– Она же умерла!
– Нет-нет, гроб был пустой!
– Кто вас учил рисовать карты? Кто? Скажите! Пожалуйста! – взмолился Круше. – Ну же! Я прошу вас!
Фартушин отвернулся от полицейского и тихо попросил Стильванского:
– Вы только голубей не забывайте кормить, ладно?
– Не беспокойтесь, – еле слышно пообещал психиатр и отошел к медицинскому шкафу, где начал возиться с какими-то препаратами.
Надзиратели, привязав ремни, вышли.
– Все, пора начинать, – скомандовал Куропятников. – Егор Яковлевич, приступайте.
Фельдшер понимающе кивнул, открыл медицинский несессер, достал металлическую коробку, извлек шприц, вставил иглу и принялся набирать бесцветную жидкость сначала из одного пузырька, потом из другого.
– Надеюсь, уважаемый, игла стерильна? – недоверчиво покосился Нижегородцев.
– Игла-то? А как же! – медик стрельнул недобрым взглядом. – А вы на меня не серчайте! Я ведь не из корысти, я так, по доброте душевной. А за визиты я денег не беру-с, хоть и жалованье невелико. Но если предлагают – не отказываюсь. Вот сейчас, например, времечко свое личное трачу, а я сегодня, между прочим, после ночного дежурства…
– Я же сказал, вам заплатят, – процедил сквозь зубы полицмейстер.
– Вот и ладненько, вот и ладненько! – Хвостов принялся насвистывать что-то веселое.
– Господи, – прошептал Нижегородцев, – это не человек, это похоронные дроги, поставленные вертикально!
Фельдшер смочил спиртом кусок ваты, торопливо помазал внутреннюю часть локтевого сгиба больного, спрыснул шприц и умело ввел иглу в вену.
Нервно прокашлявшись, полицмейстер спросил у Хомякова:
– Мы уже можем работать?
– Думаю, да.
– Приступайте, Вениамин Янович!
– Вы слышите меня? – склонившись над самым ухом сумасшедшего, спросил Круше.
– Да, – каким-то ясным и звонким, почти детским голосом ответил безумец.
– Откуда вы знали, что будут убийства?
– Мне сказала Лена.
– Это вы нарисовали червового туза?
– Нет.
– А кто?
– Наверное, граф. Он мучил Леночку, долго-долго, всю ночь…
– А почему ваши руки были испачканы углем?
– Это она…