– Понимаешь, - сказал Онтипенко, - я когда-то писал стихи, а сейчас разучился. И я вспомнил, что многие поэты - Бодлер, Эдгар По, разные другие - ну, типа, находили вдохновение благодаря наркотикам. Вот я и подумал: может, если я уколюсь или таблетку приму - то у меня все получится?

– Я как-то сомневаюсь, - честно сказал Антон. - Вещества - они, конечно, открывают всякие врата восприятия, но чтобы стихи писать - это же талант нужен. То есть писать под травой - милое дело. Только сплошная фигня получается.

– А какое дело Сидору до Зубова? - спросил Онтипенко.

– Ну, есть подозрение, что как раз Димка и продал эту марку… ну, которую Женя приняла.

Сказав это, Антон понял: на самом деле подозрение ни на чем не основано. Точнее - основано только на убеждении Антона во внутренней связи смертей Жени и Милы.

– А откуда вообще взялась идея, что это - убийство? - спросил Онтипенко.

– Известно, что от кислоты никто еще не умирал, - сказал Антон.

– Ну-уу, - протянул Онтипенко, - я в этом не так уверен. Это ты, что ли, Сидору сказал? И он тебе поверил?

– Не только я, - ответил Антон. - Вот Альперович тоже говорил.

– Альперович тоже говорил? - удивился Онтипенко.

– Ну да. Он же первый пришел к Владимиру и…

Их беседа в самом деле напоминала Антону допрос. Только почему-то подозреваемый допрашивал его. Антон решил перехватить инициативу:

– А правда, что вы с Женей были любовниками?

– Мы любили друг друга, - сказал Онтипенко. - Вот это - правда.

Вдалеке показались ворота усадьбы. Перед лицом Антона дворник машины рисовал полукруг на ветровом стекле, и дом вписывался в этот полукруг, точно в раму.

– А почему она не развелась с Ромой?

– Ты думаешь - из-за денег? Ничего подобного. Деньги у нее были. У нее не хватало сил. Развод - это всегда страшно трудно. Ты Поручика спроси. Ей нужно было откуда-то взять энергию, найти в себе силы, опереться на что-то…

– Сдвинуть точку сборки, - подсказал Антон.

Кажется, Онтипенко не услышал.

– Снова почувствовать себя молодой, - продолжал он. - Тогда бы - да, тогда бы она развелась.

Ворота мягко открылись, и "вольво" въехала во двор. Увидев припаркованный во дворе "мерседес", Онтипенко удивился:

– А кого мы сегодня поздравим с обновкой?

– Альперовича, - раздался голос Романа.

Антон поднял голову. Сидор и Роман стояли на крыльце. Оба немного смущены - Сидор водил по телу приятеля какой-то палкой, напоминающей милицейский демократизатор.

– Это что у тебя? - спросил Онтипенко. - Металлоискатель?

Сидор серьезно кивнул.

– Да. Я решил всех проверить на тему оружия. Слишком много трупов уже.

– Да ты сдурел - проверять. Сказал бы - мы бы сами не брали. - К изумлению Антона, Онтипенко сунул руку под пиджак и отстегнул кобуру. - И что дальше делать?

– Дальше, - ответил Сидор, - мы пойдем в дом, запремся и будем разбираться, что к чему. А потом сядем по машинам, пристегнем пистолеты и поедем по домам. А до этого никто из дома не выйдет.

– Ты сошел с ума, - сказал Онтипенко. Это был не вопрос - утверждение. Типа "ага, я понял, что тут происходит". Чувство было Антону знакомо: по крайней мере один раз ему взаправду показалось, что его собеседник сошел с ума. Год назад, когда Паша под грибами появился ночью в его квартире, озираясь и говоря, что за ним следит "мафия мертвецов".

– Мне тоже провериться? - спросил Антон.

– Конечно, - кивнул Сидор, и Антон посмотрел ему в глаза. Ни грана безумия не было в них - глаза как глаза.

А вот еще был случай, Сережа рассказывал. Пришел он как-то в гости, а ему в Питер надо было, через час поезд, через пятнадцать минут выходить. Ну, а там, куда он пришел, все забивают и ему тоже предлагают дунуть. Ага, решает он, я дуну, забуду про поезд и никуда не поеду. Не буду курить!

Но дунуть-то хочется! И что Сережа сделал? Он взял бумажку и написал на ней: Сережа! Тебе пора отсюда уходить! Сообразил: вот я дуну, а потом увижу бумажку и сразу вспомню: пора уходить. Ну, понятно, Сережа курит, его круто вставляет, он сидит всем довольный и вдруг - что такое? - видит листок. На нем написано: Сережа! Тебе пора отсюда уходить! Ну, он переворачивает листок и пишет на чистой стороне: И отсюда тоже.

Антон! Тебе пора отсюда уходить! Выйти из этого самолета! И отсюда тоже!

Следом за Онтипенко Антон входит в усадьбу.

* * *

Я прочел когда-то: место любви тем и отличается от места преступления, что туда нельзя вернуться. Через месяц я опять стою в холле загородного дома Сидора. Мы все кинули вещи в те же комнаты, где останавливались в прошлый раз. В Женькиной комнате никого, но я боюсь заходить туда, на опустевшее место любви.

Когда-то я писал стихи, немножко переводил, чуть-чуть играл на гитаре. С тех пор я заработал очень много денег, но забыл, как складывать слова в строчки. После смерти мы с Ромкой могли бы поделить Женю по справедливости: он поставит ей надгробный памятник, а я напишу стихотворение. Когда-то я верил, что фотография на могильной плите не выдержит соперничества с ямбом или хореем, что слова могут описать запах женских волос, нежную бархатистость кожи, трепет плоти. Я в это верю до сих пор: жаль только, я забыл, как складывать слова в строчки.

Все нервничают, Альперович барабанит пальцами по столу, говорит зимой поедем в Давос, кататься на горных лыжах. Рома сидит мрачный, кажется, уже немного пьяный, говорит:

– До зимы еще дожить надо. Вот позовет сейчас Сидор братков и положат нас прямо тут, безоружных. Мест в бизнесе освободится!

– Ну, - говорит Поручик, - сказал тоже. Мы ведь не бандиты все-таки.

– А кто? - спрашивает Рома.

– Мы - друзья.

Если бы я мог говорить откровенно, я бы сказал: мы очень странные друзья, Поручик. Мне трудно считать себя Ромкиным другом. Я имею в виду - последний год. Нельзя дружить с человеком и спать с его женой. Можно ее любить, но спать - нельзя.

– Да какие вы друзья, мальчики, - говорит Лера. - Вы же вечные конкуренты, всю жизнь хуями меряетесь.

– В детском саду последний раз мерился, - говорит Поручик. - В школе уже взрослый был. Я и так знаю: главное не размер, а умение. И к тому же у меня все равно длинней. Если бы я с ними мерился, они бы огорчились и дружить со мной не стали.

Я могу утешать себя тем, что никогда не дружил с Ромкой. Мы учились в одном классе, теперь вместе в бизнесе - но другом я его никогда не считал. Я могу себя утешать, но соврать себе не могу: будь Женька женой Альперовича, я бы не удержался. Наверное, потому, что я верю в любовь.