– Заходи, Евтихий Павлович, мы подумаем, – сказал Бакланов.

Действительно, каким способом немцы производили замену разбитых пушек новыми, питали их боеприпасами, комплектовали свежими расчетами, приспосабливали под доты прочные здания или ставили огневые средства в руинах, – как это происходило, если наблюдение с земли и с воздуха не обнаруживало никакой деятельности и движения противника на поверхности?

Артиллерийский полковник Кузьмин, войдя в блиндаж, сразу спросил:

– Елисей, что есть сорок и что есть ничто?

– Сорок, товарищ гвардии полковник, есть сумма от сложения ручьев, протоков и речек, что перешел с боем, а также и спокойно, наш полк в прусской земле! – сообщил Елисей.

– Точно! – вспомнил полковник Бакланов.

– А ничто есть промежное пространство меж нами и противником! Вот что ничто!

– В этом ничто вся сумма-то и содержится, где вычитают нашего брата-солдата, – улыбнулся полковник Кузьмин.

Полковники стали вдвоем рассматривать план старого немецкого города.

Артиллерист нанес на план отметки дотов и огневых точек по тем сведениям, какие у него были на последний час.

– Что толку, Евтихий Павлович? – сказал Бакланов. – Что толку в этих данных, если разбитый твоими пушками дот опять может жить или возникнуть как его подобие в соседнем здании, если мы даже не знаем, сколько же у него всего этих дотов или того, чем он их заменяет, и откуда он берет людей и технику и где у него находятся резервы? И потом – это не война: бить противника на ощупь, давать ему паузы для отдыха. Надо ударить раз, но наверняка и насмерть. А иначе – что толку?

Кузьмин задумался.

– Толку нет, и правда… У него, видишь ли, Алексей Алексеевич, есть бродячие доты за каменными стенами.

– Вот существо-то, черт его побрал! Это мусорный враг!

– Что же, рушить весь город? – произнес Бакланов. – Здесь нет пока такой необходимости. Это и для нашего огня накладно, это не бой, а немыслимо глупое дело.

– Дурость, конечно, – согласился артиллерист.

– Побольше ума, Евтихий Павлович, – и поменьше огня. А то мы, бывает, навалом норовим давить противника, чтоб думать не надо.

– То-то и дело, Алексей Алексеевич. Елисей, что есть девяносто один?

– Разрешите, товарищ гвардии полковник, ответить после взятия этого немецкого населенного пункта. Не положено отвлекаться мыслью от главной задачи.

– Молодец, Елисей! – сказал Бакланов. – Видишь, Евтихий Павлович, мы с тобой сейчас ошибаемся, что думаем одни. Умен, должно быть, не тот, кто надеется на одну свою голову. Вот когда в огне живешь, тогда думать за тебя некому, тогда ты уж обязан думать один, и один за всех… Елисей, сходи к начальнику штаба, он отдохнул теперь, пусть он сейчас же придет…

Когда пришел начальник штаба майор Годнев, Бакланов спросил, какие у него есть сведения об этом городе. Годнев доложил, что он уже беседовал с двумя инженер-майорами о характере сооружений в городе, показывал им план города и данные разведки. Инженеры ничего нового не открыли ему; они сказали, что этот город старой постройки, с большим запасом прочности в городских сооружениях, причем в окрестностях есть месторождения бутового камня, из которого, очевидно, и сложены фундаменты зданий.

– Это нам мало, – сказал Бакланов и стал размышлять: дивизия нам тут не поможет, армия тоже едва ли… Ну ладно, вы сейчас же, майор, запросите по радио шифром все данные об этом немецком городе – исторические и экономические. Пусть даст их нам немедленно штаб фронта – для оперативной надобности.

Майор ушел на связь исполнять поручение. Командир батальона, закрывавшего выходы из города на запад, донес Бакланову по телефону, что из города внезапно вырвались шесть средних танков, стремясь прорваться на запад; они сдерживаются противотанковой артиллерией и маневрируют сейчас на западной окрестности города. Кроме того, в тылу батальона, с северо-запада, появилась группа тяжелых танков, четыре машины, но пехоты за ними нет; эти машины стремятся, наоборот, в город; сейчас они находятся в лесной посадке и по ним также ведется огонь.

Бакланов сообщил Кузьмину обстановку и спросил его мнение: что это значит?

– А ничего особого, – сказал артиллерист. – Немцы же сволочи, и война идет, а в войне всегда хаос бывает. Если они танки из города выводят, значит, они не желают закапывать их в городе в оборону, значит, им пушки не нужны, у них, стало быть, есть их достаточно. А те четыре, что снаружи в город едут, те из какого-нибудь маленького блуждающего котелка выбрались, а теперь осиротели, отбились и хотели бы домой, ко двору, а у двора чужие части стоят… Пусти ты их свободно, Алексей Алексеевич, навстречу, а я самоходками их из засады накрою. Давай сообразим по карте, как это будет.

Они стали соображать.

– Нельзя, – неуверенно сказал Бакланов. – Я боюсь считать врага глупым. А если это его хитрость, а ведь у меня там батальон? Давай твои самоходки на северо-запад, освободи меня от тяжелых машин.

Он взял трубку и приказал командиру западного батальона:

– Петр Иванович! Поддержи еще маленько их огнем. Против тяжелых сейчас тебе поможем, против средних воюй сам и давай все время их координаты на КП артиллеристам – тебе видней. Как ты думаешь, что ты мне еще хочешь сказать?

– Ясно, товарищ полковник, – ответил командир западного. – Беспокойства большого нету. Я думаю управиться без потерь, у них машины идут не резво, веры у них нету, они пропадут…

Кузьмин ушел на свой командный пункт. Вскоре пришел начштаба Годнев.

– Есть новая разведка?

– Ничего нельзя сделать, Алексей Алексеевич. Люди ходили чуть не до центра города, проникали в дома, но дельного ничего не обнаружили и населения не видели.

– А ведь население есть, не могло оно целиком уйти отсюда.

– Не могло… Тот, что узнал кое-что, не пришел назад, – сказал Годнев. – Две группы разведчиков до сих пор не вернулись, одиннадцать человек.

– А что ты думаешь, майор?

– Трудно. Штурмовать втемную нельзя.

– Нельзя, – сказал полковник. – Этот город надо взять малым боем, но большой разведкой.

– Точно, товарищ полковник, – согласился майор.

– «Точно»! А что «точно»? Как мне надоело это слово! – рассердился Бакланов. – Все говорят «точно» и «точно» – как пластинки в патефоне. А что именно «точно», когда вы не можете предложить плана операции! Ну ладно, извините меня, я еще больше чувствую себя виноватым, чем вы.

Годнев молчал. Немного погодя позвонил Кузьмин.

– Алексеич! – сказал артиллерист. – Четыре тяжелых я изувечил, а средних пока не удается накрыть, они уходят обратно ко двору. Ну, как – хорошо, или ты недоволен?

– Что хорошего, когда плохо: шесть машин ведь уйдут, и нам еще придется с ними иметь дело! – ответил Бакланов. – Топчемся мы тут зря. Преследовать их! Преследовать