Что ж, теперь пора к сторожке, вопросов к сторожу накопилось много…

Сторожа я застал на рабочем месте. Поздоровавшись, я спросил, ведется ли на кладбище какая-нибудь книга учета захоронений, потому что я хотел бы найти место захоронения мужа сестры, но не знаю, где точно он похоронен.

Сторож ответил, что учет этот ведется, но не им, а в жилищной части комендатуры. Это на втором этаже здания. Затем я спросил, как найти какую-нибудь организацию, которая сможет быстро изготовить крест и установить его. Оказалось, на улице Волжской, в пристройке к третьему дому, есть такая контора. Обычно она занимается похоронными услугами для тех, кто не работает на заводе (действующие работники завода погребаются за его счет, это в контрактах прописано), или если человек желает чего-то для себя необычного. Так что контора и кремацию организует, и похороны, и установку памятников. Крест у них может оказаться и готовым.

Что ж, теперь пойду обратно. Живому в царстве мертвых тоже долго пребывать не нужно. Он еще успеет сюда. Сначала в жилищную часть, потом пообедаю, потом в эту контору на Волжскую.

Было очень жарко, так что я уже не только у колонок увлажнял лицо, но и пил. Поэтому пребывание в жилищной части, где толстые стены хранили прохладу, мне очень понравилось. Сидишь, постепенно тебе все лучше и лучше, и даже то, что нужные бумаги ищут в подвале и уже долго, тебя совершенно не беспокоит – пусть ищут подольше… Но в итоге меня ждал сюрприз. Оказалось, что муж сестры в списках похороненных не значился. В списке кремированных – был. Значит, Никифор Ильич либо завещал развеять свой прах над любимым им местом, либо Анастасия увезла урну с собой. А в письмах она ничего об этом не писала.

В благодарность за поиски журнала семилетней давности по пыльным закоулкам я спонсировал отставного унтера, который на этом учете сидел и поисками занимался. Да, знаю, преступление. Но не сделал бы – чувствовал бы себя неудобно. И отставник вечером выпьет пива, смыв архивную пыль с глотки.

Выходить на улицу не хотелось несмотря на голод. Потому я посидел внизу, выпросив у дежурного в вестибюле стул. Сидел и вспоминал разные интересные захоронения и надгробные надписи.

Сначала вспомнил про Балаково. Там, в сухом грунте, многие тела высыхают и не истлевают. Хотя смотреть на них неприятнее, чем на скелеты такого же возраста. С балаковских мумий мысль перескочила на Царицынское западное кладбище, где столько интересных надгробных надписей. Там чаще хоронят своих аборигены, потому на нем соседствуют самые различные способы упокоения. И на надгробиях самые разные языки встречаются. Вот, помню, на вилларском: «Вышел я в поле для посева, но ударила в меня молния, и не увижу я теперь итога дел своих». Проникает. Или надпись, сочиненная матерью (этого языка я не знал, мне перевели): «Всем был хорош мой сын, и все мне завидовали. Даже Смерти стало завидно, что у меня есть он, а у нее его нет».

У выходцев из герцогства Ребольд вообще не принято на могилах писать имена и фамилии. Они оставляют там два-три или чуть больше рисунка, которые должны сказать все о человеке. Например – трость, книга, четыре звезды кучкою. Означает: человек был книжником, дожил до старости, имел четырех дочерей.

А в Харазе я видел монумент в честь какого-то древнего полководца. Это была стела с выбитым на нем текстом. Сначала перечислялись победы этого человека, а заканчивалось все такой строкой: «После победы на Синей реке никто не мог встать в поле против него, ибо у всякого врага мужество стекало по ногам при звуке его имени».

А самую смешную и неграмотную эпитафию я встречал в старой книге: «Увы увы ты наповал на небо вкусивши гадостей земных и водно часье ввысь воск парил от всех своих нуждежд а нам свою болонку пре под нос мол ах тяжка ты дуля в земной удоли смертного».

Поскольку я, вспоминая некоторые надписи, не удержался от смеха, ефрейтор-дежурный не выдержал и спросил, отчего я смеюсь. Я ему и рассказал, чем доставил пареньку неподдельное удовольствие. Он ведь был совсем молод и не успел посмотреть мир. Я еще добавил про разные харазские достопримечательности. Время проходило приятно и в приятной прохладе, но сколько ни тяни, а идти-то надо.

Харчевня, которую мне рекомендовали, была по дороге к улице Волжской. Но, пока я дошел, пот лил с меня градом и пить хотелось со страшной силой. Я заказал холодный свекольник, гречневую кашу с молоком и двойную против обычной порцию морса. Выбрал все это я, исходя из температурных условий. Все пошло на ура, но вскоре стало неприятно печь в желудке. В итоге последний участок пути я страдал не только от жары, но и от изжоги. Не то там кухня была такая, не то так желудок отреагировал на холодную еду. Правда, по Волжской идти было полегче из-за того, что улицу в свое время хорошо озеленили.

В погребальной конторе «Безенчук» мне обрадовались. Что навело на мысль, что с клиентами у них не так густо. Название же навело на мысль про одного литературного героя, тоже гробовых дел мастера. Но тут все не столь однозначно. В Самарской губернии до Переноса был поселок Безенчук, район с таким же названием и небольшая речка, впадавшая в Волгу ниже Самары.

Район и поселок остались где-то в иных отделах мироздания, а вот речка слилась с местной Иден, оттого сильно увеличилась. Ландшафт получился тоже гибридный, но, слава богам, Дурных болот не образовалось. Называли ее пришлые и аборигены, кому как хотелось. Аборигены чаще по-старому, потому что на языке местных кочевников «Иден» означало «Молодая луна», а «Безенчук» не означало ничего. Рыбная ловля там считалась весьма хорошей, хотя и похуже, чем в Кинеле. Но не в пример безопаснее.

Труженики конторы сказали мне, что крест у них есть и они его могут установить тогда, когда мне удобнее, хоть завтра. Мне только нужно назвать, где могила, и дать образец надписи на кресте, то есть кто там покоится и что я еще пожелаю написать – выражение из христианской священной книги, например. Вообще я сам собирался купить краски и кисти и подновить буквы и оградку облагородить, но коль ребята тут такие шустрые, может, им это поручить? Цены, судя по прейскуранту на стене, здесь куда меньше тверских. Так и решил. Ребята приняли у меня заказ на крест (надпись на нем я делать не стал, памятуя бабушкины слова) и подновление краски. Поскольку я не знал, на каких линиях произведены захоронения, а ориентировался на глаз, то договорились, что встретимся завтра в десять у ворот кладбища. Я покажу, где нужно, и могу проконтролировать исполнение заказа. Я подписал договор, оставил им аванс и, попрощавшись, вышел. Теперь куда б деться при такой жаре? Будь прохладнее, можно было б погулять по улицам, ведь всюду есть что вспомнить.

Оттого я зашел во двор пятого дома, устроился на скамейке в тени и предался созерцанию и раздумьям. С самим двором пятого дома в моей жизни ничего не связано (забегал сюда несколько раз во время игр), поэтому я смотрел на кота, пытавшегося поймать голубей, на игры стайки ребятишек, на густо засаженные цветами клумбы… Да и самому было что вспомнить.

Так шло время. Прогудел гудок завода (это значит, что уже пять), вскоре стали появляться люди, идущие с работы. Пора и мне идти. Желудок чуть притих, но удовольствие от сегодняшнего дня он мне уже испортил. Есть еще место, где я могу поужинать, но вдруг там окажется тоже нечто снова непереносимое для желудка? Оттого я решил повторить самарский опыт с ужином, купив молока и нечто печеное, и поесть в номере. Вообще с четырех до шести в самарском климате самое пекло бывает. Может зайти в этот самый «Уютный уголок», вдруг там есть веранда, где тень и прохлада?