— Жалеешь? — наконец спросила она.

— Нет, — прошептал Даниэл. Его пальцы скользнули по руке Мауры.

— Что-то не верится.

— А тебе непременно нужно верить?

— Я хочу, чтобы ты радовался. То, что произошло между нами, вполне естественно. По-человечески. — Она смолкла. И, вздохнув, прибавила: — Но, возможно, это всего лишь слабое оправдание греха.

— Об этом я как раз и не думаю.

— А о чем же ты думаешь?

Он поцеловал ее в лоб, обдав волосы своим теплым дыханием.

— О том, что будет дальше.

— И чего же ты хочешь?

— Я не хочу тебя потерять.

— Не теряй. Выбор за тобой.

— Выбор… — тихо проговорил он. — Это все равно что выбирать между вдохом и выдохом. — Он перевернулся на спину. И некоторое время молчал. — Помнится, однажды, — продолжал он, — я рассказывал тебе, как принял обет.

— Ты сказал, что твоя сестра умирала. От лейкемии.

— Тогда я и заключил эту сделку. Договор с Богом. Он выполнил условие, и Софи осталась жива. Я тоже исполнил наш уговор.

— Тебе же тогда было только четырнадцать. Слишком рано давать обещания на всю жизнь.

— Но я все же пообещал. К тому же, Маура, во имя Господа можно сделать много добра. Я был счастлив этим обещанием.

— А потом ты встретил меня.

Он вздохнул.

— А потом я встретил тебя.

— Придется выбирать, Даниэл.

— Иначе ты уйдешь из моей жизни. Знаю.

— Я не хочу этого.

Он взглянул на нее.

— Тогда не уходи, Маура! Пожалуйста! Эти несколько месяцев без тебя я был сам не свой. Испытывал чувство вины из-за того, что хотел тебя. Но только и думал, что о тебе.

— И что же будет со мной, если я останусь в твоей жизни? У тебя будет церковь, а у меня что? — Она уставилась в темноту. — Ведь ничего не изменилось, верно?

— Все изменилось. — Он взял ее за руку. — Я люблю тебя.

«Только недостаточно сильно. Не так, как ты любишь своего Бога».

И все же она не отстранилась, позволила Даниэлу снова заключить ее в свои объятия. И отвечала поцелуями на его поцелуи. На этот раз они занимались любовью яростно, нежное соприкосновение тел превратилось в неистовое столкновение. То была не любовь, а кара. Сегодня они пользуются друг другом. Если у Мауры не может быть любви, пускай будет страсть. Пусть у него останутся воспоминания, которые будут преследовать его в те вечера, когда Бога вдруг покажется мало. «Именно от этого ты откажешься, покинув меня. Из этого рая ты стремишься уйти».

И он ушел, когда все еще было темно. Она почувствовала, как он зашевелился и проснулся рядом с нею, как медленно сел на край кровати и начал одеваться. Все правильно — наступило воскресное утро, пора возвращаться к пастве.

Он наклонился, поцеловал ее в голову и прошептал:

— Мне нужно идти.

— Знаю.

— Я люблю тебя, Маура. Никогда не думал, что скажу это женщине. И вот теперь говорю.

Он погладил ее по щеке, и она отвернулась, чтобы Даниэл не увидел, как на глазах у нее выступили слезы.

— Давай я сварю кофе, — сказала она, вставая.

— Не надо, оставайся в теплой постели. Я и сам могу выйти.

Они снова поцеловались — и Даниэл поднялся. Маура слышала, как он прошел по коридору и как за ним захлопнулась входная дверь.

И все-таки это произошло. Ей не удалось выйти за рамки клише. Ева и яблоко. Обольстительница, которая довела священника до греха. Но на этот раз в качестве коварного змея-соблазнителя выступал не Сатана, а их одинокие сердца. «Хотите отыскать дьявола, господин Сансоне? Тогда взгляните на меня».

«Взгляните на любого из нас».

За окнами небо мало-помалу окрашивалось холодными, яркими красками утренней зари. Маура отбросила одело, и от постельного белья повеяло запахом их страсти. Пьянящий аромат греха. Она не стала смывать его с себя — просто набросила халат, скользнула ногами в тапочки и пошла на кухню готовить кофе. Стоя у мойки и наполняя кофеварку водой, она рассматривала на заиндевевшем оконном стекле замысловатые узоры в виде переплетенных лиан, цветов и листьев и, даже не глядя на термометр, понимала — день сегодня обещает быть ужасно холодным. Она представила себе, как прихожане Даниэла, выбираясь из машин, кутаются в пальто и куртки и спешат к церкви Пресвятой Богородицы, чтобы, невзирая на воскресную стужу, послушать вдохновенные проповеди отца Брофи. Что же он скажет им этим утром? Признается ли своей пастве, что он, ее пастырь, сошел с пути истинного?

Маура включила кофеварку и направилась к входной двери за газетой. Едва она ступила наружу, как ее насквозь пронизало холодом. Мороз обжег ей горло и ноздри. Она без лишних проволочек схватила газету, лежавшую на дорожке, развернулась и быстро взбежала по ступеням на крыльцо. Взявшись было за дверную ручку, она вдруг застыла как вкопанная и уставилась на дверь.

На слова и знаки, нацарапанные на ней.

Маура обернулась и в ужасе оглядела улицу. Но увидела только сверкающую на солнце обледенелую мостовую и услышала только тишину воскресного утра.

Она прошмыгнула в дом, захлопнула за собой дверь и заперла ее на засов. И тут же бросилась к телефону — звонить Джейн Риццоли.

— Ты уверена, что ничего не слышала ночью? Шаги на крыльце или что-нибудь еще необычное? — спросила Джейн.

Маура сидела на диване и дрожала, хотя на ней были свитер и широкие шерстяные брюки. Она так и не позавтракала, не выпила даже ни глотка кофе, но голода, однако, совсем не чувствовала. Все полчаса до приезда Джейн и Фроста Маура простояла у окна в гостиной, наблюдая за улицей, прислушиваясь к малейшим звукам, присматриваясь к каждой проезжающей мимо машине. «Убийца знает, где я живу. Знает, что было ночью у меня в спальне».

— Док!

Маура подняла глаза.

— Я ничего не слышала. Надпись уже была там, на двери, когда я проснулась. Когда я вышла из дома за…

Она вздрогнула — сердце вдруг учащенно забилось.

Зазвонил ее телефон.

Трубку снял Фрост.

— Дом доктора Айлз, у телефона детектив Фрост. Простите, господин Сансоне, мы тут как раз делами занимаемся, и говорить с вами она пока не может. Я передам ей, что вы звонили.

Джейн снова посмотрела на Мауру.

— Точно помнишь, что, когда ты вернулась вчера домой, надписи на двери еще не было?

— Тогда я ее не видела.

— Ты вошла через переднюю дверь?

— Да. Обычно я вхожу через гараж. Но моя машина осталась в Бикон-Хилле.