Во время этой сцены старый миссионер на кафедре – как и его товарищи, стоявшие внизу, – не сделал никакой попытки вмешаться, предоставив распоряжаться туземцам. Только так и можно себя вести с островитянами Южных морей, когда они собираются более или менее значительной толпой.

Глава 32

Когда восстановился некоторый порядок, служба продолжилась и приступили к пению. Двенадцать-пятнадцать дам из миссии составляли хор и занимали длинную скамью слева от кафедры. Им подпевали почти все прихожане.

Первая мелодия удивила меня – это было старинное славословие в качестве таитянского псалма. Пение и вся обстановка показались мне очень трогательными.

У островитян очень приятные голоса богатого диапазона. Певцы и сами получали огромное удовольствие. Некоторые из них иногда замолкали и оглядывались, словно стараясь глубже воспринять происходящее.

Таитяне одарены хорошими музыкальными способностями и очень любят петь. Я часто слышал, как молодые туземцы напевали несколько строф псалма, будто отрывок из оперы. Кстати, в отличие от них, жители Сандвичевых островов скорее блеют, чем поют.

Когда пропели псалом, перешли к молитве. Опытный старый миссионер не затягивал ее, так как прихожане сразу же стали проявлять беспокойство и невнимание. Затем была прочитана глава из Библии на таитянском языке, выбрали текст, и началась проповедь. Ее слушали с гораздо большим интересом, чем я ожидал.

Я слышал от многих, что проповеди, рассчитанные на простодушных туземцев, иностранцам кажутся забавными: миссионерам приходится описывать пароходы, кареты и лондонские фейерверки. Поэтому я обзавелся хорошим переводчиком – матросом-гавайцем, с которым недавно познакомился.

– Ну, Джек, – сказал я перед тем, как войти в церковь. – Слушай внимательно и переводи как можно подробнее.

Вероятно, Джек переводил проповедь не идеально, к тому же я не записал ее. Однако постараюсь передать то, что запомнил, пользуясь выражениями Джека, чтобы ничего не исказилось от двойного перевода.

– Мои добрые друзья, я рад видеть вас и очень рад, что могу сегодня с вами побеседовать. Добрые друзья, на Таити очень плохие времена. Это заставляет меня плакать. Помаре ушла… Остров больше не ваш, а французов. Не говорите с ними, не смотрите на них… Да, я знаю, вы не будете… Они шайка разбойников, эти злые французы. Их очень быстро заставят уйти. Приплывут из Англии корабли с громом, и они уйдут. Но пока хватит, потом я скажу об этом еще. Здесь теперь много китобойных судов, и на них пришло много плохих людей. Хороших матросов нет – вы знаете. Они приезжают сюда, потому что таких плохих дома не держат. Дорогие девушки, не бегайте за матросами… Не ходите там, где они ходят. Они причинят вам зло. Добрые друзья, в моем доме осталось мало еды. Шхуны из Сиднея не везут муку, а канаки не приносят свиней и плодов. Миконари много делают для канаков, канаки мало делают для миконари. Добрые друзья, сплетите побольше корзин из листьев кокосовых пальм, наполните их и завтра принесите.

Такова суть проповеди. Но что ни говорите, она полностью отвечает образу мышления островитян, которые воспринимают лишь то, что осязаемо или ново и поражает их воображение. Сухая проповедь была бы для них невероятно скучна. Таитяне почти никогда не размышляют, они очень импульсивны. Поэтому миссионеры разъясняют им не догматы, а простые истины. В результате им никогда или почти никогда не удается пробудить в туземцах что-либо похожее на религиозное чувство.

Внешняя мягкость таитян, кажущаяся бесхитростность и кротость вначале вводят в заблуждение. Эти качества сочетаются в туземцах с ленью, сладострастием и отвращением к принуждению. К тому же полинезийцы от природы лицемерны. Они делают вид, будто очень горячо интересуются тем, что на самом деле для них безразлично, но может иметь значение для людей, которых они боятся или чьего покровительства хотят добиться. Например, бывали случаи, когда жители Сандвичевых островов выбивали себе зубы, вырывали волосы и наносили раны острыми раковинами, горюя по умершему вождю или члену королевской семьи. Однако Ванкувер пишет, что однажды туземцы сразу же повеселели, получив в подарок свисток и зеркальце.

Подобные случаи наблюдал и я.

На одном из островов туземцы очень старались заслужить благосклонность миссионеров. Поэтому они вели себя во время богослужения так, как привыкли будучи язычниками. Они закатывали глаза, пускали пену изо рта, падали и корчились. Это провозглашалось проявлением силы Всевышнего…

Но вернемся к нашему рассказу. Прочитали последнюю молитву, и прихожане стали расходиться. Постепенно они скрылись из глаз, свернув с Ракитовой дороги на тенистые тропинки, ведущие к затерявшимся в рощах деревушкам или к хижинам на берегу моря…

Островитяне, возвращающиеся со службы, очень веселы, и можно даже подумать, что они идут с языческой пляски. Библия на шнурке небрежно свисает у них с руки.

Воскресенье горячо соблюдается, поскольку речь идет о том, чтобы не выполнять никаких работ. Пироги на берегу, сети сушатся. Обитатели хижин болтают гораздо меньше. После богослужения над островом царит покой и тишина…

Воскресенье – это день табу таитян. Слово, которое раньше выражало священный характер обрядов, теперь выражает святость христианского праздника.

Глава 33

Мой бывший друг Кулу жил в «мару боро», то есть под хлебным деревом, на полпути между нашей тюрьмой и церковью, которую он ревностно посещал. Стоя в церкви в полосатой ситцевой рубахе, выпущенной поверх белых матросских брюк, со смазанными кокосовым маслом волосами, он поглядывал на девушек, и его взгляды не оставались без ответа.

Но какими взглядами награждают таитянки друг друга, как негодуют, когда видят на ком-нибудь новую одежду, прибывшую в сундуке любвеобильного матроса!

Как-то я увидел на группу девушек в туниках из грубой ткани. Они возмущенно показывали на девушку в ярко-красном платье.

– Ои тутаи оури! (Ты негодная тварь!) – презрительно говорили они. – Итаи маитаи! (Хуже некуда!)

При этом некоторые из таких девушек после посещения церкви и причащения плодом хлебного дерева в тот же вечер совершали самые постыдные грехи. Поэтому я недоумевал и решил выяснить, какое представление они имели о религии, если вообще имели. Дело было деликатное, и следовало действовать осторожно.

Ярдах в трехстах от нашего жилища в маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, оставивший недавно должность скорохода королевы. Возможно, он выбрал близкое соседство с нами, так как хотел приобщить троих дочерей к хорошему обществу. Сестры эти, ревностные христианки, ничуть не возражали против ухаживаний доктора, кавалера услужливого и галантного, и разрешили ему навещать их в любое время.

Как-то вечером мы с ним отправились к Фарноу и застали девушек дома. Мой приятель стал играть с двумя младшими в разыскивание камешка под кучами таппы. Я сидел на циновке со старшей, Айдией, забавляясь ее травяным веером и расширяя свои познания о таитянах.