— Да, летом конюшни особенно раздражают. Курительная комната — тоже гнусная каморка. Дом напротив занимают оперные певцы. Дьюси-стрит приходит в упадок — таково мое личное мнение.

— Как грустно! Прошло всего несколько лет с тех пор, как построили эти красивые дома.

— Это значит, что все меняется. Выгодно для коммерции.

— Ненавижу это постоянное движение в Лондоне. Оно отражает то, что есть в нас самого плохого, только в миниатюре — какая-то вечная бесформенность; все качества, плохие, хорошие и нейтральные, утекают куда-то — текут, текут без начала и конца. Я всегда этого боялась. У меня нет доверия к рекам даже как к элементу пейзажа. А море…

— Да-да, начался прилив.

— Началса прёлив, — передразнили его городской акцент прогуливающиеся молодые люди.

— И вот вам те, кому мы дали право голосовать, — заметил мистер Уилкокс, опустив, впрочем, что это те же, кому он давал работу клерков — работу, которая едва ли способствовала превращению их в других людей. — Однако у них своя жизнь и свои интересы. Пойдем.

С этими словами он повернулся, собираясь проводить ее до дома «На заливе». Деловой разговор был окончен. Его гостиница находилась в противоположной стороне, и если он проводит Маргарет, то уже не успеет отправить письма. Маргарет уверяла, что ее провожать не нужно, но мистер Уилкокс был непреклонен.

— Хорошенькое начало, если твоя тетя увидит, что ты пришла одна!

— Но я часто хожу одна. Если учесть, что я путешествовала по Апеннинам, это будет разумным решением. Ты заставляешь меня сердиться. Я совсем не считаю провожание такой уж любезностью.

Он засмеялся и закурил сигару.

— Я и не собирался оказывать тебе любезность, дорогая. Просто не хочу, чтобы ты расхаживала одна в темноте. Да еще такие личности неподалеку! Это опасно.

— Разве я не могу сама о себе позаботиться? Я бы очень хотела…

— Пойдем, Маргарет. И хватит об этом.

Более молодая женщина могла бы обидеться на его командирский тон, но Маргарет слишком твердо стояла на земле, чтобы возражать. По-своему она тоже была командиршей. Если он был крепостью, то она горной вершиной, пройти по которой мог любой, но которая за ночь вновь покрывалась девственно-белым снегом. Пренебрегавшая героическим антуражем, который был подсказан ее манерами, словоохотливая, склонная к отступлениям, навязчивая, она ввела в заблуждение своего любимого, как вводила в заблуждение тетушку Маргарет. Он ошибочно принял богатство ее внутреннего мира за слабость. Он полагал, что она «довольно умна», но не более, не понимая, что она смогла проникнуть в глубины его души и одобрила то, что там увидела.

И если бы хватило одной интуиции, если бы внутренняя жизнь была равнозначна всей жизни, то их счастье было бы обеспечено.

Они быстро пошли вперед. Набережная и дорога за ней хорошо освещались, но в саду тети Джули было темнее. Когда они проходили по боковым тропинкам мимо рододендронов, мистер Уилкокс, шедший впереди, вдруг обернулся, хрипло позвал: «Маргарет», — и, отбросив сигару, обнял ее.

Она испугалась и чуть не закричала, но быстро взяла себя в руки и с искренним чувством поцеловала губы, прижавшиеся к ее губам. Это был их первый поцелуй; потом мистер Уилкокс проводил ее до дверей, позвонил, но исчез в ночной темноте раньше, чем горничная успела открыть. Возвращаясь мыслями к происшедшему, Маргарет ощущала недовольство. Все произошло как-то бессвязно. Ничто в их предыдущей беседе не предвещало поцелуя, и, что еще хуже, за ним не последовало никакой нежности. Если мужчина не может подвести разговор к любовной теме, он уж во всяком случае может увести от нее, а она, после того как поддалась настойчивости мистера Уилкокса, надеялась хотя бы на обмен несколькими ласковыми словами. Но он поспешил скрыться, как будто ему было стыдно, и на мгновение она вспомнила про Хелен и Пола.

Чарльз делал выговор своей Долли. Она его заслужила и склонилась перед ним, но ее головка, хоть и получившая нагоняй, не выглядела покорной, и ее щебетание смешивалось с затихающими громовыми раскатами голоса Чарльза.

— Ты разбудил малыша. Я так и знала. (Тра-та-та, тра-та-та, трататушки тра-та-та!) Я не несу ответственности за то, что делает дядя Перси или кто-то еще, так-то вот!

— А кто пригласил его, пока меня не было? Кто пригласил сюда сестру, чтобы с ним повстречаться? Кто каждый день отправлял их на машине кататься?

— Чарльз, это похоже на стишок.

— Стишок? Мы скоро начнем танцевать под совсем другую дудку. Мисс Шлегель вот-вот всех нас приберет к рукам.

— Я бы просто выцарапала этой женщине глаза, так что говорить, будто я виновата, очень несправедливо.

— Виновата. И пять месяцев назад ты сама это признала.

— Ничего подобного.

— Нет, признала.

— Дили-дили-дили-дон! — пропела Долли, вдруг полностью переключившись на ребенка.

— Очень мило уходить от разговора, но отцу никогда не пришло бы в голову жениться, если бы рядом была Иви и ему было бы покойно. Но тебе понадобилось заниматься сватовством. Кроме того, Кахилл слишком стар для нее.

— Конечно, если ты желаешь быть невежливым по отношению к дяде Перси…

— Мисс Шлегель всегда хотела заполучить Говардс-Энд, и благодаря тебе он ей достался.

— По-моему, ты крайне несправедлив, когда все так переворачиваешь с ног на голову. Даже если бы ты увидел, что я с кем-нибудь кокетничаю, ты бы и то меньше злился. Правда, солнышко мое?

— Мы оказались в гнусной ситуации и должны из нее выбраться. Я отправлю родителю вежливое письмо. Он явно хочет вести себя как порядочный человек. Но я не собираюсь так быстро забывать этих девиц Шлегель. Покуда они ведут себя пристойно — Долли, ты слушаешь? — мы тоже будем вести себя хорошо. Но если только я замечу, что они начинают важничать или же попытаются завладеть отцом, если они станут плохо к нему относиться или морочить ему голову своей художественной дурью, я стукну кулаком, да-да, стукну как следует. Занять место моей матери! Господь ведает, что скажет бедняга Пол, когда до него дойдет эта новость!

Интерлюдия заканчивается. Место действия — сад у дома Чарльза в Хилтоне. Чарльз и Долли сидят в шезлонгах, а из гаража, расположенного на другой стороне лужайки, на них безмятежно взирает автомобиль. Столь же безмятежно взирает на них и отпрыск Чарльза в коротеньком платьице; скрипит коляска; вскоре ожидается появление на свет еще одного отпрыска. В этой мирной обители природа производит новых Уилкоксов, чтобы они могли наследовать эту землю.

На другой день Маргарет поздоровалась со своим будущим супругом с особой нежностью. Хотя он и был зрелым мужчиной, все же она могла помочь ему построить радужный мост, который соединил бы прозу нашей жизни со страстью. В противном случае мы оказываемся бессмысленными обрубками, полумонахами, полуживотными, разорванными арками, которым никогда не соединиться, чтобы образовать человека. Но если такой мост построен, рождается любовь, которая находит себе место на самой высокой дуге, ярко сияя на фоне будничной серости и смягчаясь на фоне разгоревшегося пламени. Счастлив тот, кто видит с обеих точек мощь ее распростертых крыл. Духовные пути такого человека становятся ровнее, и ходить по ним будет легко и ему, и его близким.