За три года отношения сестер Смирновых полностью сложились. Отношения «Будем обедать или быстро съедим по бутерброду?», «Ты мне математику сделаешь, я тебе сочинение напишу, и пойдем в кино», «Можно мне взять твой шарф, мой куда-то делся». Нормальные дружеские отношения, но без особенного тепла. Нина и не мечтала проникнуть за закрытую дверь спаленки близнецов, узнать, о чем они перед сном шепчутся, она естественным образом приняла свою роль — третья сестра, ненастоящая.

Однако в целом все было хорошо, Нина была приемлемой, и все было приемлемо.

Как выразилась однажды Ольга Алексеевна в беседе с Андреем Петровичем, Нине удалось построить со всеми «отношения сотрудничества».

Может быть, только одно обстоятельство намекало на некоторую неестественность, на то, что Нине в ее новой семье пусть не плохо, но и не хорошо. Одно обстоятельство, но важное. Прошло три года, но Нина никак своих новых родителей не называла.

Она не могла сказать «тетя Оля», потому что от всех секрет, что ее удочерили. Тогда ведь сразу вопросы — а кто твои родители, что с ними случилось. Нина обещала Ольге Алексеевне, что никто не узнает, кто она и откуда. Но как жить в семье, если не можешь обратиться? Не тетя-дядя, но и не мама-папа, тем более не мусик-пусик, как девочки.

Она не могла сказать Ольге Алексеевне «вы», потому что к маме не обращаются на «вы». «Ты» или «вы»? «У нас дома» или «у вас дома»? «Наше» или «ваше»?.. Получалось, что Нинины языковые возможности ограничены. В такой лингвистически проблемной ситуации даже простой вопрос «когда вы придете?» становится невозможным.

Нина привыкала комбинировать слова и смыслы. Вместо «тетя Оля, передайте мне соль» говорила «можно мне соль». Вместо «вы смотрели этот фильм?» говорила «хороший фильм?». Но простой, казалось бы, вопрос «когда вы придете?» было ничем не заменить. Приходилось исхитряться, спрашивать «когда мы будем ужинать?», а это не совсем одно и то же, могут подумать, что она нетерпеливая и жадная на еду… Вот такие проблемы — лингвистические.

* * *

Вернувшись с родительского собрания по поводу окончания третьей четверти, Ольга Алексеевна пригласила всех трех девочек в кабинет Андрея Петровича и торжественно сказала:

— Фира Зельмановна в первую очередь отметила тебя, Нина. Сказала: «Нина Смирнова старается на пределе своих возможностей, у Алены, как всегда, все блестяще, а у Ариши тройка по алгебре и геометрии, и на уроках она о чем-то мечтает».

Фира Зельмановна — завуч, классная руководительница 8 «а» класса.

— Нина — хорошо. Аленушка, солнышко, ты моя умница, Аришенька, детка, у тебя что, какие-то проблемы? — протрубил Андрей Петрович.

— Мы все исправим, — хором ответили Алена с Аришей.

— Пусть Нина поможет Арише с алгеброй и геометрией, — педагогично сказал Андрей Петрович, чтобы Нина лишний раз почувствовала себя полезной. — Да, Нина?

Нина молча высунулась из-за Алениной спины, кивнула и спряталась обратно, — вроде бы она здесь, но ее здесь нет, она не выпячивается, не вылезает.

В первый день весенних каникул сестры Смирновы пошли в театр.

Театр имени Ленсовета, рядом с домом, нужно пройти от Толстовского дома по проходному двору до Владимирского проспекта и перебежать Владимирский проспект в неположенном месте. По тому же правилу, что ученик, живущий по соседству со школой, дожевывая бутерброд, врывается в класс последним, девочки примчались в театр за десять минут до звонка. На спектакль «Трубадур и его друзья» билетов было не достать, тем более в первый день каникул, и у входа стояли люди, безнадежно повторяя: «У вас не будет лишнего билетика?» Самые опытные театралы стреляли лишние билеты в вестибюле, внимательно наблюдая за выражением лиц, — бывает, что юноша до последней минуты ждет девушку, а она не приходит, тогда-то и можно подскочить и получить вожделенный билет!

В гардеробе стоял возбужденный шум, длинная очередь двигалась медленно, девочки в очереди в гардероб, на весу некрасиво скособочившись, снимали зимние сапоги, засовывали в мешочки, надевали туфли. У Алены с Аришей и Нины не было мешочков, чтобы сменить уродливые сапожищи на туфли, на всех троих были замшевые сапожки, красивые, как туфли.

Энергично протолкнув Аришу и Нину сквозь толпу в гардеробе, Алена подвела их к билетерше и помахала перед ней специальным пропуском отца, который все называли «книжечкой». По книжечке они с Аришей всегда ходили в театры и на концерты. Андрею Петровичу полагались два постоянных бесплатных места во всех учреждениях культуры, 5 ряд, 11 и 12 места.

— Но тут два места, а вас трое, — отвела ее руку билетерша.

— Ой, я забыла, у нас еще контрамарка у администратора, можно я не буду забирать, тратить время, вы же видите… — затараторила Алена, еще раз, с намеком, показывая книжечку. Но билетерша попалась непонятливая, отмахнулась — отойдите, не мешайте.

Толпа напирала сзади, и, поддавшись общему волнению, Алена занервничала, резко бросила девочкам:

— Вы идите в зал, а я сбегаю за контрамаркой… если уж она такая вредная!

— Я тебя подожду, — вслед ей предложила Нина.

— Быстро в зал обе, — не обернувшись, велела Алена.

Когда запыхавшаяся Алена примчалась с контрамаркой, перед контролем образовалась очередь. Очереди Алена ненавидела больше всего на свете, не потому, что была привыкшим к «без очереди» номенклатурным ребенком, — Ариша безропотно стояла в очереди в школьной столовой, в гардеробе, а Алена не могла. Необходимость подчиниться чужой воле, поставившей ее в ряд, затрагивала в ее душе какие-то самые тонкие, самые сокровенные струны, и в ответ было решительное — ни за что!

Алена подпрыгивала в нетерпении, возмущенно глядела на билетершу, пыталась пробиться в начало очереди, кого-то толкнула, кто-то толкнул ее. Какая-то девочка в очереди назвала ее «нахалкой», Алена немедленно отозвалась «сама нахалка»… Вмешалась девочкина мама, возник скандальчик, и билетерша наконец-то обратила на Алену внимание. Сказала: «Подожди, ты здесь не одна».

…Прозвенел третий звонок. Алена, оставшаяся у контроля одна, яростно блестя глазами, протянула свою контрамарку.

— Ишь ты, думаешь, тебе все можно, — ворчливо сказала билетерша, поборница социальной справедливости. И, внимательно глядя на раскрасневшуюся от злости и смущения девочку, вдруг спросила: — А маму твою не Оля зовут? У ней тоже волос такой светлый, а брови темные. Я как увидела, что ты скандалишь, так прямо ее и вспомнила, Оля-то тоже была с характером. Две сестры на нашей лестничной клетке жили, Оля с характером, а другая…

— Вы ошиблись, я побежала, третий звонок уже был! — быстро проговорила Алена.

— Ну, беги. Вход в зал после третьего звонка направо…

Алена ринулась направо и вдруг резко остановилась:

— А вы… Вы помните, как зовут… другую сестру?

— Да что-то из головы вон. Сестра-то Олина, она уехала. А что она так быстро уехала, сестра-то Олина?.. Не попрощалась даже. Как ее звали, не помню. Оля и Маша? Не-а, не помню. Сестра-то с ребеночком уехала, а Оля осталась с двойней, мы еще друг дружке, если что, и соль, и сахар, и яйца… А я до сих пор на Гагарина живу… Ну, давай я тебя в зал-то проведу, а то уже музыка играет.