– Есть – тихо сказал Чин, – самая сложная и простая просьба. Назначенные тобою чины со временем привыкнут и освоятся, откроют для себя новые горизонты жадности и гордыни. Или придет намного более сильный, и они испугаются и предадут тебя.

– Но я буду лишать их чинов и ставить новых! – перебил слугу доисторический деспот. – Делов-то, ведь я буду знать о всех их шагах и помыслах больше, чем каждый в отдельности!

– Но царство твое теперь будет расти и укрепляться, порядок легко победит хаос соседних племен, и ты не сможешь сам следить за всеми и за правильностью приказов высших низшим. Вижу, чинов появятся тысячи.

– Тогда что мне делать?

– Выйди третий раз на крыльцо и призови жрецов к себе (они, кстати, весьма обижены последними событиями), попроси их научить главного горшочника письму и запрети учить письму всех иных. Потом скажи при них: «Кесарю – кесарево, а Богу – Богово» (да я сам не знаю, что это означает!). Ты им – они тебе, и детям накажи, и внукам, чтоб так и жили, до самых времен, когда появится какая-то там наука и низвергнут богов (не обращай внимания, мне сказано, что это будет не скоро).

Скажи так, и когда научат они меня письму, поручи мне подготовить следующие документы:

1) Историю божественного происхождения рода твоего от самого потопа и сотворения Священного Болота – и многие убоятся творить тебе зло и наводить смуту.

2) Поучения о правильном бытии правильных юношей, которые будут изучать божественную историю твоего рода и придумывать новое для укрепления царства твоего, ну или хотя бы верно служить тебе. И не будет у тебя кадрового вопроса и мучительного поиска новых горшочников и фельдмаршалов.

3) Ну, и самое главное, первый должностной регламент для главного горшочника да несколько инструкций для младших чинов. И в любое время ты сможешь по этим инструкциям сам проверить дела любого, и по закону наказать, промежду прочим…

– И долго ты будешь писать это все? – спросил царь, удивленный мудреными речами. – До завтра сделаешь?

– Сделаю за год, мой государь, – сказал Чин в низком поклоне. – Только ты, высочество мое, не дуркуй без меня и слово свое же не нарушай.

И сделал царь на третий день, как сказал главный горшочник, и призвал к себе жрецов-шаманов, и велел им под страхом смерти все сделать так, как сказал его любимый Чин, при этом не забыв пообещать десятину за рассмотрение и освящение на Священных истуканах будущей Божественной истории его царского рода. «В общем, не доводите меня до святотатства, – пригрозил царь шаманам и повторил неведомое: – Кесарю – кесарево, а Богу – Богово. Я вам для Бога, а вы мне для государства, и чтобы ни-ни у меня».

Павел Ибрагимович сидел, вперившись взором в Авдия, который как обычно ворочался, собирая себя в креслице.

– Так и что, написал Чин регламент? И что стало с ним и царством?

– После выполнения условий контракта он стал великим Чином, отцом всех чиновников. Получил, что захотел и стал безымянным отшельником – нарочито зевнув, сказал Авдий.

– И что же он получил, что он попросил по контракту? – с любопытством в воспаленных глазах поинтересовался Павел Ибрагимович.

– Я ж говорю: стал безымянным отшельником, как и захотел. Давайте, идите спать, голубчик…

Авдий начал медленно растекаться и таять в кресле, и только стакан с недопитым кефиром одиноко остался стоять рядом…

– Погоди, погоди, Авдий! Как так, он за предательство попросил пять мешков риса, а за создание государственного аппарата и, по сути, спасение племени и всего человечества от хаоса пожелал… ничего не пожелал? Как это понять? Ответь, я ж не усну!

– Уснете, милейший, не пытайтесь меня шантажировать своими семейными методами, – растворяясь в кухонных обоях, сказал Авдий. – Я же не Алевтина Семионовна, впрочем, как-нибудь сами спросите у него, сами…

Тревожные недели Старо-Пупинска

Дни в суете пролетали незаметно. Чужой язык вел себя гиперактивно, Павел Ибрагимович похудел, осунулся и все время о чем-то думал. Жена его не понимала, и он почти перестал разговаривать дома. На тумбочке у кровати вместо обшарпанного будильника появились какие-то книжки. По ночам, если не было Авдия, Павел Ибрагимович забирался в Интернет и часами сидел на кухне. По выходным он чувствовал себя совсем одиноко и в смутных тревогах не находил себе места. Зато когда начиналась рабочая неделя, он за час приезжал на работу, изучал документы, смотрел какие-то справочники и что-то печатал на рабочем компьютере. Алевтина Семионовна ночью в постели до самого сна теперь рассказывала ему очередные слухи, вдруг заполонившие город и три муниципальных района поблизости от Старо-Пупинска.

А слухи ползли странные и загадочные. Якобы среди чиновников появилась секретная организация, которая тайком от всех помогает Самому Главному навести порядок в Старо-Пупинской области. Что все члены этой тайной организации имеют у себя под мышкой тайный знак – татуировку в виде змеи, обвивающей компьютер. Приемные всех уровней наполнили толпы жалующихся и просящих, канцелярии всех ведомств не справлялись с количеством обращений граждан.

По Интернету шире всего разошлась версия о том, что это оппозиция вместе с американцами под Великие Выборы придумала новую схему вместо оранжевых технологий: внедрили своих агентов на государственные посты и теперь, по радиокоманде на сверхвысоких частотах, они начали действовать.

А среди пенсионеров самой популярной стала версия о том, что сам президент сделал себе пластическую операцию и устроился в областное делопроизводство, и что он каждую ночь по секретной линии звонит своим помощникам в Москву и говорит, кого наказать и что сделать. Между делом он тайком лично замеряет, справедливы ли размеры земельных участков пенсионеров и правильно ли начисляются коммунальные платежи.

Благодарный за обещанную квартиру и вечно пьяный местный сценарист написал пьесу «Государев муж и сорок бездомных поэтов» и театральная труппа радостно готовила премьеру сезона, в перерывах всем коллективом бегая на стройку Бломберга. Конечно, пьеса получилась больше про житие работников культуры, чем про государевого мужа, и даже бизнесмен-патриот Бломберг был показан в ней более колоритно, чем чиновники, однако шуму эта постановка наделала много. Как отмечали наиболее вдумчивые литературные и театральные критики, оказалось, что кроме того, что чиновники сплошь жулики и черствые люди, о них ничего и никому больше неизвестно. И как их показать в благодарном свете, если примеров тому в отечественной и мировой литературной традиции нет? Для решения этой художественной задачи культурная общественность города даже организовала отдельную творческую лабораторию, пригласив в нее столичного мастера слова Сорочкина.

Один профессор истории из местного пединститута велеречиво рассуждал на камеры о традициях масонства в России и реинкарнации «опричнины с человеческим лицом».

В конце концов, уже через полтора месяца все хорошее, что случалось в регионе – от хорошей погоды во время городского праздника в честь годовщины освобождения города от набега Тугарина, до новой лампочки в подъезде, от уголовного дела на районного бухгалтера до отремонтированной крыши пенсионерки Петровой В.А. – стали считать делом тайной чиновничьей организации.