Ксения не сомневалась, что Геклер так и поступит. Иван Иваныч замер. Геклер пришел в себя, крикнул жандармам, чтобы они уводили Самдевятова, и обратился к притихшей Елизавете Порфирьевне:

– Милостивая государыня, я был хорошо настроен к вам и вашей дочери, однако по какой-то причине во мне видят врага, хотя я помогаю торжеству правосудия. Поэтому я вынужден просить вас в течение завтрашнего дня освободить сей особняк!

Федор Архипович прохрипел:

– Ах ты, жалкий червь! Оставь в покое мою жену и дочь! Ты пользуешься своей внезапно обретенной властью, чтобы отыграться на них! За все отвечаю я, и я готов предстать перед судом!

– Ну разумеется, вы предстанете перед судом, – промолвил обретший былое спокойствие господин Геклер. – Но я не могу допустить, чтобы ваша супруга и дочь обитали в этом особняке за счет его сиятельства князя Сухоцкого! Евгений Ипполитович не намерен оплачивать из своего кармана вашу семью!

– Но куда же мы пойдем, – залепетала Елизавета Порфирьевна. – Христофор Христофорович, сжальтесь, разрешите остаться...

– Елизавета! – закричал Самдевятов. – Не смей унижаться перед этой гнидой! Геклер, вы ответите за все, что здесь учинили! Я буду писать его светлости, он найдет на вас управу! Вы не имеете права выгонять на улицу мою семью! Она не несет ни малейшей ответственности за мои прегрешения!

Христофор Христофорович ответил:

– Не сомневаюсь, что это так. Однако, господин Самдевятов, это не меняет решения князя – особняк должен быть освобожден в течение одного дня! Я не намерен более дискутировать с вами! Уводите его!

Жандармы подтолкнули Федора Архиповича к выходу. Ксения выбежала вслед за ними на крыльцо и увидела, как papa усадили в черную карету с зарешеченными окнами. Геклер вскочил на козлы и, обернувшись, надменным тоном произнес, обращаясь к Елизавете Порфирьевне:

– Сударыня, вы слышали, что завтра, до заката солнца, вы должны покинуть особняк? Я лично приеду проверить это! Доброй ночи!

Лошади рванули, и тюремная карета покатила прочь. Ксения побежала вслед за ней, выкрикивая:

– Papa, papa, papa!

Кучер хлестнул лошадей, те понеслись. Ксения не смогла за ними угнаться. Она опустилась на мостовую и зарыдала. Чья-то теплая рука опустилась ей на плечо. Подняв голову, она увидела Алешку.

– Все с твоим папкой будет в порядке, – шмыгая носом, сказал он. – Его не отправят в тюрьму, как пить дать! Ведь он такой добрый человек! Мой батя, если понадобится, выступит свидетелем и расскажет, как хорошо он относится к прислуге...

Ксения зарыдала еще громче. Алешка помог ей подняться, и они побрели в направлении особняка. Той ночью никто не спал: Елизавета Порфирьевна, закатив две истерики, принялась укладывать вещи.

– Мы заберем все, что только есть в доме! – кричала она. – Из-за страсти Федора к проклятым изумрудам мы разорены! Более того, я – жена преступника! От нас отвернется все приличное общество! Ксения, я решила – мы возвращаемся в Россию! Нам больше нечего делать в этой варварской стране!

– Но мамочка, – пыталась возразить девочка, – как же papa? Покуда процесс над ним не завершится, мы не сможем покинуть Коста-Бьянку...

– Сможем! – провозгласила Елизавета Порфирьевна.

Она взяла в руки чудесную китайскую вазу.

– Придется расстаться с некоторыми вещами, но что поделать! Ксения, помогай мне! А вы, Иван Иваныч, чего встали столбом! Немедленно принимайтесь за работу!

Всю ночь слуги под неусыпным надзором Елизаветы Порфирьевны складывали вещи в ящики, чемоданы, кофры и баулы. Когда наступил рассвет, госпожа Самдевятова позволила сделать короткую паузу. Вкушая кофей, она рассуждала:

– Так, так, и не забыть захватить столовую утварь! И мебель из подвала! И секретер из чулана! И две перины с чердака! Живо, живо! Я не оставлю и поломанной вилки этому господину Геклеру!

К вечеру все вещи были упакованы – особняк опустел, на полу валялись обрывки обоев, разбитые тарелки, старые газеты. Иван Иваныч пытался разместить весь скарб на нескольких телегах. Ксения напрасно упрашивала мать съездить в городскую тюрьму, где был заключен papa, та только, отмахиваясь от дочери, твердила, что они сделают это позже.

Возникла черная фигура господина Геклера. Изломив бровь, он обошел комнаты осиротевшего особняка и наконец произнес:

– Что же, сударыня, я поражен. Вы обладаете определенным талантом, впрочем, как и ваш муж. Вы не оставили в доме ни единой вещи!

– Еще бы, – запальчиво воскликнула maman, – все это принадлежит нашему семейству!

– Вашему семейству? – переспросил Геклер с ухмылкой. – Все эти вещицы, большей частью антикварные и раритетные, куплены на деньги, украденные вашим супругом в банке! А соответственно они принадлежат его светлости князю Сухоцкому! Вот и постановление, по коему вы обязаны оставить все пожитки в особняке. Впрочем, я проявлю к вам снисходительность и человеколюбие – вы и ваша дочь можете взять по чемодану с одеждой и нижним бельем. А все остальное – мебель, гардероб, утварь, ценности – останется здесь и переходит под опеку суда, дабы в дальнейшем, я в этом уверен, быть отчужденным в пользу Евгения Ипполитовича в качестве компенсации за нанесенный вашим мужем ущерб!

Весть эта вызвала у Елизаветы Порфирьевны приступ мигрени, который завершился глубоким обмороком. Христофор Христофорович был непреклонен. Maman умоляла разрешить ей взять...

– Этот чудесный лакированный столик... Или хотя бы серебряный набор для умывания... Или инкрустированную слоновой костью шкатулку...

– Сударыня, – отрезал Геклер, – вы ничего не получите, неужели вы этого не поняли? Ваш супруг совершил ряд тягчайших преступлений, но не только он сам, но и вы, его семья, понесете за это ответственность. Вам пора!

Ревизор распахнул чемоданы и в присутствии любопытных служанок, которые с большой охотой наблюдали за унижением ненавистной русской хозяйки, вывалил на пыльный паркет белье. Переворошив его, он заявил:

– Так и быть, вы можете взять это с собой. Сударыня, нечего изображать из себя смертельно больную, меня этим не проймешь! Забирайте дочку, оба чемодана и катитесь прочь!

Елизавета Порфирьевна неловко опустилась на пол, плача, начала засовывать в чемодан выпотрошенное белье. Ксения бросилась к maman и стала ей помогать. Сопровождаемые торжествующими и ехидными взглядами служанок, они проследовали к выходу. Елизавета Порфирьевна сунулась было к экипажу, но Геклер покачал головой:

– Это транспортное средство, сударыня, вам более не принадлежит.

– Но как же мы доберемся до центра города? – прошептала Елизавета Порфирьевна.

Любезно подав ей чемодан, Геклер ответил:

– Это меня не касается, милостивая госпожа. Вероятнее всего, пешком.

– Пешком? – ужаснулась Елизавета Порфирьевна. – Но господин Геклер, голубчик...