Выступил и грузинский первый секретарь Джумбер Патиашвили. Говорил путано и неуверенно. Признал, что бюро ЦК попросило прислать в Тбилиси дополнительные воинские подразделения, приняло решение очистить площадь и поручило это генералу Родионову. Но военные вместо того, чтобы рассеять митинг, устроили избиение.

В декабре 1989 года на очередном съезде народных депутатов о происшедшем подробно рассказал председатель депутатской комиссии Анатолий Александрович Собчак. Комиссия пришла к выводу, что решение грузинских властей использовать военную силу для разгона митинга было незаконным. Но после него предоставили слово главному военному прокурору Александру Филипповичу Катусеву, который назвал действия войск правомерными. Шеварднадзе возмутили аплодисменты зала и его соседей по правительственной ложе. И новый первый секретарь ЦК Компартии Грузии Гиви Григорьевич Гумбаридзе, переведенный на эту должность с поста председателя республиканского КГБ, категорически не согласился с выступлением главного военного прокурора. Депутаты от Грузии вообще покинули зал заседаний.

В перерыве члены политбюро собрались в комнате отдыха за сценой Дворца съездов. Все сели обедать. Вошел возбужденный Шеварднадзе и сказал:

— Я не могу молчать! Прокурор говорил возмутительно. Это позор. Нельзя же так извращать факты. Я должен выступить. Это вопрос моей чести, совести! Иначе я подам в отставку!

Горбачев попытался его успокоить:

— Погоди, не торопись, не надо эмоций. Давай разберемся, все обсудим.

Михаил Сергеевич встретился с грузинской делегацией и после перерыва взял слово:

— События в Тбилиси — это наша общая боль. Я против того, чтобы продолжать обсуждение этой проблемы. Давайте поручим Верховному Совету довести дело до логического конца.

Съезд народных депутатов все же принял постановление, в котором осудил применение силы против участников митинга. Горбачев хотел обо всем этом поскорее забыть и не понимал, что грузины этого забыть не смогут. Нежелание союзных властей расследовать апрельские события сыграло пагубную роль в истории республики.

События 9 апреля 1989 года в Тбилиси, разгон демонстрации и гибель людей вскоре привели к власти известного диссидента Звиада Гамсахурдиа. И Грузия перестала быть частью единого государства.

Советской дипломатии пришлось туго, когда после Рейгана президентом Соединенных Штатов стал Джордж Буш-старший. Новый президент не спешил делать шаги навстречу Москве. Такого же мнения придерживался и госсекретарь Джеймс Бейкер. Он советовал президенту:

— Нам надо избежать скоропалительности, не стоит спешить.

Бейкер считал, что его предшественник Шульц проявил мягкотелость в отношениях с русскими и сделал слишком много уступок. Бейкер не желал выглядеть податливым. Рейган с его репутацией ястреба не боялся критики справа, Буш и Бейкер не чувствовали себя столь же уверенно.

Для Шеварднадзе это было неприятным сюрпризом. Он действительно хорошо сработался с Шульцем. Они разговаривали очень откровенно и не пытались блефовать. Каждый из них мог сказать: все, дальше я не могу отступать. И другой верил партнеру.

Шеварднадзе огорченно заметил Горбачеву: Бейкер — «холодный малый» и с ним нелегко будет установить человеческие отношения. Первая встреча Шеварднадзе и Бейкера состоялась в Вене. После переговоров Эдуард Амвросиевич, улыбаясь, рассказал помощникам, что американец не столько говорил, сколько зачитывал подготовленные ему памятки. Если он не мог найти нужную бумажку, то его речь становилась невнятной. Бейкер был новичком, а Шеварднадзе уже пообвыкся на своей должности и забыл, с чего начинал сам.

В мае Бейкер приехал в Москву. После переговоров Шеварднадзе пригласил Бейкера с женой к себе домой, угощал гостей хорошо приготовленной бараниной и грузинскими винами. Зная, что американец любит охотиться в родном Техасе, подарил американцу охотничье ружье. Но в Соединенных Штатах установлены строгие правила относительно стоимости подарков, которые позволено принимать правительственным чиновникам, и дорогое ружье отправилось на склад государственного департамента.

Это были времена, когда мир восхищался Горбачевым и Шеварднадзе, а Буша и Бейкера общественное мнение, в том числе в самих Соединенных Штатах, именовало косными и негибкими. Бейкера в сравнении с Шеварднадзе называли дилетантом. Бейкер жаловался, что русские обвели его вокруг пальца, умело играя на настроениях в Европе и Северной Америке.

В сентябре Шеварднадзе прилетел в Вашингтон. Бейкер повез его на свое ранчо в Вайоминг. Они пошли ловить форель. Шеварднадзе взял спиннинг, и Бейкер сразу понял, что в рыбной ловле советский министр профан. Шеварднадзе ничего не поймал, но сказал, что получил огромное удовольствие. Свежую форель он увидел на ужине в доме Бейкеров.

Постепенно Бейкер проникся уважением к Шеварднадзе:

— В противоположность многим дипломатам он способен услышать разумные доводы, опровергающие его позицию. Он тебя выслушает; если согласится, то примет нелегкое решение, а потом будет отстаивать свое мнение дома перед Горбачевым и военными.

В 1990 году отношения дипломатов с военными настолько обострились, что Шеварднадзе даже приходилось отказываться от уже согласованных с американцами позиций. Бейкер был потрясен этим и говорил ему:

— Я не понимаю, зачем же мы с вами встречаемся и о чем-то договариваемся, если ваши военные потом возражают и вы говорите, что нашей договоренности больше не существует?

Бейкер серьезно засомневался: а можно ли с Горбачевым подписывать соглашения о сокращении вооружений, если его позиции в стране уже так ослабли?

В середине мая 1990 года Бейкер вновь прилетел в Москву. Вечером в его честь был устроен обед в доме одной грузинской художницы, среди гостей был Евгений Максимович Примаков, тогда член Президентского совета. Американцы нашли советского министра подавленным и грустным. Во время ужина Шеварднадзе заметил, что он начинает уставать. Американцы восприняли это как намек на возможность его ухода из МИДа. Присутствие Примакова, которого прочили на пост министра, показалось им символическим. Американцев эта вероятная смена караула не обрадовала.

В конце мая 1990 года Горбачев прилетел в Вашингтон. Его сопровождал Шеварднадзе. Он уединился с Бейкером и сказал, что им позарез необходимо торговое соглашение:

— Для нас это крайне важно. Иначе что мы скажем нашим людям, когда вернемся?

Бейкер холодно предложил:

— Вы им просто скажите, что из-за событий вокруг Литвы Соединенные Штаты не могут подписать такое соглашение.

Литва требовала самостоятельности. Ответом Москвы стала экономическая блокада и попытки сменить власть в Вильнюсе.

Тон Шеварднадзе стал почти просительным:

— Я редко говорю так с вами, но сейчас крайне важно, чтобы это было сделано.