строительству Белокаменной, увезли - смертельно больного - в Рязань, в канун наполеоновского нашествия. Сын архитектора писал: «Горестная молва о всеобщем московском пожаре достигла и до его слуха. Весть сия нанесла ему смертельное поражение. Посвятив всю жизнь свою зодчеству, украся престольный град величественными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли вместе с дымом пожарным. В сих горестных обстоятельствах он скончался…»

Москва, Москва, почему ты еще не возвела памятник своему славному сыну? Или его строения напоминают о нем более красноречиво, чем бронза или мрамор?

Будем помнить и о том, что в Москве над созданием ее центра много потрудился даровитый ученик Казакова Осип Бове.

«Львы на воротах»

…от головы до пяток, На всех московских есть особый отпечаток.

А. С. Грибоедов, «Горе от ума»

Полтораста лет повторяются эти слова и по-прежнему вызывают улыбку. Брошенные мимоходом замечания, что-де Москва - «дистанция огромного размера», а пожар «способствовал премного украшенью», что «едва другая сыщется столица, как Москва», вошли в постоянный речевой обиход. Кто из нас, возвращаясь домой, не задавался вопросом: «Что нового покажет мне Москва?» В бесчисленных афоризмах «Горя от ума», если в них даже не упоминается белокаменная, все равно ощущается московская среда - воздух и почва, породившие их. Грибоедов и по рождению, и по привязанностям был москвичом, и ведь еще Екатерина II отметила, что «москвичи Москву любят страстно…». В наши дни художник и историк искусства Игорь Грабарь писал: «За Москвой уже с давних пор установилась слава самого русского из русских городов».

О эти маленькие особняки в Кривоколенном и арбатских переулках - с колоннами, портиками, полукруглыми арками-нишами, расположенными вдоль красной линии (конечно, воображаемой), с барельефами, изображающими летящих гениев славы, эмблемами воинской доблести, аллегориями, маскеронами, - как вы привлекательны, милы и радуете взор в современном городе-гиганте! Поставленные последователями великого Матвея Казакова - Бове, Жилярди, Григорьевым, их учениками и продолжателями, представителями школы зрелого классицизма, - эти здания напоминают декорации-обманки (так некогда их называли) к «Горю от ума», к опере «Евгений Онегин» или рисунки из архитектурных альбомов. Один образ рождает другой, и невольно видишь ограду из чугуна, люстры, канделябры, мебель красного дерева или карельской березы, расписанные на классический манер потолки - мир, который мы знаем по рисункам и картинам, по стихам и прозе минувшего столетия. Но имя Грибоедова, пожалуй, первым возникает в памяти.

«Горе от ума» - детище Москвы. Грибоедов - поэт Москвы, ее словесный несравненный живописец, знающий вдоль и поперек ее, любящий ее всегда и везде, умеющий вместе с ней смеяться и негодовать. Действительно - «от головы до пяток»…

При всей непосредственной открытости, творение Грибоедова - одно из загадочных в мировой литературе. Всякое однозначное истолкование, конечно, обедняет его. Теперь, когда дни Чацкого и Фамусова далеко позади, нас не может не подкупать сияющая красота, естественность, гибкость, точность, меткость стиха Грибоедова, которому есть только одно подобие в русской литературе - басни Крылова. Пушкин недаром предсказывал, что половина стихов войдет в пословицы. Пушкин восхищался говором московских просвирен. Никто так естественно не передал разговорную московскую речь во всем ее многоцветном разнообразии, звучности и остроте, как Грибоедов. На эту особенность обратил внимание И. А. Гончаров: «Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут, как и сам рассыпанный в них острый и едкий, живой русский ум… Нельзя представить себе, чтоб могла явиться когда-нибудь другая, более естественная, простая, более взятая из жизни речь. Проза и стих слились здесь во что-то неразделимое, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный автором ум, юмор и злость русского ума и языка».

ДОМ А С. ГРИБОЕДОВА НА НОВИНСКОМ БУЛЬВАРЕ, 15 (НЫНЕ УЛ. ЧАЙКОВСКОГО).

С Москвой Грибоедов был связан глубокими духовными, родственными, бытовыми и историческими корнями.

Можно даже сказать, что из всех наших классиков Грибоедов самый московский.

«Пиши ко мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом», - взывал Грибоедов к Кюхельбекеру в канун событий, которые произошли в 1825 году, в декабре. Теперь, проходя угол улицы Чайковского и Девятинского переулка, нельзя не остановиться перед домом, который Грибоедов называл родимым. И снова звучат в ушах грибоедовские слова: «Отечество, сродство и дом мой в Москве…» Старый родительский дом Грибоедовых не пережил «грозу двенадцатого года», и на пепелище мать Александра Сергеевича возвела новый в 1816 году. Его посетил в последний раз Грибоедов, направляясь в Персию, проездом из Петербурга. Вернуться в пенаты было не суждено.

Несколько слов о московских предках Грибоедова. Они упоминаются в документах еще в XVI веке! О пращуре же, Михаиле Грибоедове, в грамоте в 1614 году было выразительно сказано, что он, «Михайло, будучи во Московской службе, против злодеев наших стоял крепко и мужественно». Через свою мать, Настасью Федоровну, Грибоедов был в родстве с Москвой родовитой, богатой, исстари славившейся хлебосольными домами. В допожарной Москве в грибоедовский дом на Новинском съезжались многочисленные родственники (вспомним княгиню Тугоуховскую с шестью дочерьми!), зеленую молодежь, привозимую тетушками, обучал модным танцам известный всем Иогель. В начале минувшего века на том месте, где теперь Центральный телеграф, находился Благородный пансион, в котором Грибоедов воспитывался бок о бок с детьми, из числа которых впоследствии вышли и герои Бородина, и декабристы, и сановники, и писатели. Еще учась в пансионе, Грибоедов познакомился с Василием Жуковским, чья таинственная поэзия пленяла читателей. После окончания Московского университета, в котором юный Александр Сергеевич занимался усердно, Грибоедов стал одним из самых образованных людей в России. Уже тогда сказывались московские симпатии Грибоедова, ставшего приверженцем классицистов.

Какой-нибудь «французик из Бордо», перед которым раболепствовали, не мог его прельстить поверхностными суждениями и всякими «завиральными идеями».

Как известно, в «Горе от ума» действие происходит в Москве послепожарной, но нет никаких сомнений, что московское общество, нравы, речь будущий поэт и дипломат впитал, так сказать, с молоком матери. Как по-домашнему в грибоедовских заметках о Петре I звучит: «Отрочество проводит в Преображенском на Яузе». Потом Грибоедову-дипломату приходилось бывать в белокаменной лишь наездами. В последний раз слышали стены дома на Новинском голос Александра Сергеевича в 1828 году, когда он в одном из писем сетовал: «…дом родимый, в котором я вечно как на станции!!! Приеду, переночую и исчезну!!!» Не думал Грибоедов, что он вернется в первопрестольную спустя много лет, приняв облик