Девушка и юноша шли в сторону порта. Понемногу разговор оживал. Они рассказали друг другу о себе. Тереза, правда, умолчала о том, что сбежала из дома, сказала просто, что приехала посмотреть на Сидней, узнать, не найдется ли какой подходящей работы. Не упомянула она и о том, что живет в кладовке, хотя именно там и произошла их первая встреча. Вообще всячески старалась показать, что хотя она из провинции, но образованная и воспитанная, не какая-нибудь там простолюдинка из трущоб. Как бы невзначай упомянула и о школе, и о прочитанных книгах, на что молодой человек сказал:

— Я закончил начальную школу. Учился бы и дальше, да отчим считал, что мне лучше пойти работать. А книжки читать люблю, только не всегда есть время.

Даллас Шелдон родился в том самом бедняцком квартале, где сейчас обитала Тереза. Его мать повторила судьбу многих женщин из этих мест, родив в шестнадцать лет внебрачного ребенка. (Тереза не переставала удивляться, сколь разительно отличается мораль ее родного города от столичных взглядов. В Кленси появление незаконнорожденного ребенка или утрата девушкой чести до замужества стали бы невиданным событием.) Впоследствии мать Далласа вышла замуж за человека много старше себя и родила еще одного сына, которому сейчас было пятнадцать лет. Самому Далласу исполнилось восемнадцать. Отчим, имевший тяжелый характер, так и не смог заставить себя относиться к старшему мальчику как к родному. Даллас это не подчеркивал, но Тереза поняла это по тому, с какой неприязнью юноша упомянул об этом человеке. Девушка вспомнила глаза Кристиана, сына Айрин…

Отчим утонул два года назад, и сейчас Даллас жил с матерью и братом. Мать всю жизнь работала прачкой, а брат предпочитал ничего не делать и весело проводил время в компании таких же шалопаев. Даллас же с малолетства помогал семье чем мог — продавал газеты и всякую всячину, подростком подрабатывал в порту, а впоследствии нанялся на корабль американской компании (Австралия, не имевшая своего флота, фрахтовала иностранные суда) и был очень рад, что теперь может по-настоящему поддерживать мать и брата.

— Это будет мой второй рейс, — сказал он, — ухожу через две недели.

Он говорил, а Тереза пыталась составить мнение о нем. Даллас рассуждал как человек самостоятельный, взрослый, да он и казался ей взрослым в свои восемнадцать лет. Она ломала голову над тем, соглашаться встречаться с ним (если он, конечно, захочет, она ведь могла ему и не понравиться) или нет. На взгляд девушки, ему не хватало немаловажной для поклонника черты — некоего лоска, присущего людям из более высших слоев. Это был, безусловно, неглупый, симпатичный и в целом неплохой парень, но, что называется, «из простых». Он был рад, что нанялся на корабль матросом, что заработает денег и увидит свет. Впоследствии, наверное, он надеялся жениться на такой же простой девушке, которая нарожает ему детей и с которой можно будет прожить до конца дней в этой серой убогости. Тереза напрочь забыла о том, что еще месяц назад в Кленси, где считалась дурнушкой, не чаяла подружиться с молодым человеком, даже куда менее интересным, чем Даллас Шелдон, а приехав в Сидней, обрадовалась месту на кухне за три шиллинга в неделю. Она была из тех, кто, желая что-либо получить в этой жизни, меньше всего задумывается о том, а чего он, собственно, достоин. Она способна была по-настоящему ценить лишь то, что в мечтах, впереди, или — с возрастом — то, что осталось в прошлом. Настоящее же, да еще без боя давшееся в руки, не притягивало и не представляло никакого интереса.

Набережная сияла огнями, отражавшимися в темной воде. Горели желтые фонари, разноцветные огни на бортах кораблей. Темно-синие волны колыхались, мягко шлепая о причал: казалось, что качается огромный невидимый маятник вечных часов. Молочно-белый свет сумерек, смешиваясь с золотым сиянием большой желтоватой луны, ложился на плечи девушки легким прозрачным шарфом, а на лице ее отражалась хрупкая таинственная голубизна, словно тень ушедших времен и тонкая паутинка зарождавшегося будущего.

Сейчас был один из тех редких моментов, когда она по-настоящему отдыхала душой. Ее сестра Тина обладала способностью созерцать, осознавать секунду как целую жизнь, ценить поэзию момента, а Тереза нет. Но зато она имела собственную веру! Она знала, что путь к истине долог и труден, но надеялась — существуют обходные пути, которые открываются избранным. Она верила в то, что можно отыскать те древние свитки, в которых раскрываются все тайны мироздания. Жизнь была слишком коротка, следовало спешить и не тратиться на мелочи, тем более в ней, в этой жизни, так мал период, когда человек может радоваться самому себе и окружающему миру, наслаждаться полнотой своего существования, а потому ожидание — смерть, жизнь — только действие!

Но сейчас все дали покрылись туманом, неизвестность будущего казалась зыбкой, как невидимый мост между явью и сном, и Тереза, любуясь огнями на черной воде, думала только о том, как хорош этот тихий, прохладный, неожиданно выпавший на ее долю вечер, который она получила просто так, ни за что, как подарок судьбы; о том, как оказывается приятно идти рядом с молодым красивым парнем. Надо же, у нее, Терезы Хиггинс, кавалер! Кто бы мог подумать! Как удивились бы все в Кленси, если бы узнали! Тереза считала — за все в жизни надо платить, но это — она чувствовала — было даровано ей, дано как некий талисман, глоток свежего воздуха и настоящей свободы. Девушка ощутила сладостную дрожь: а вдруг она ему нравится? Что-то в его разговоре, в том, как он улыбался, смотрел на нее, подсказывало Терезе, что это именно так.

Девушка мило болтала с Далласом, между тем как невидимое «я» временами довольно бесстрастно наблюдало за ним, точно моллюск из раковины — Тереза продолжала размышлять над тем, что может дать ей это знакомство. Она, не боясь переиграть, намеренно старалась показаться доброй, скромной, бесхитростной девушкой, ибо недавно решила быть по возможности милой со всеми людьми — пусть даже иной раз и придется притворяться! Так проще, иначе пока нельзя. Недаром же все так любили Тину… Хотя у Тины все это было по-настоящему. Дарлин всегда говорила, что некоторые люди умеют приспосабливаться к обстоятельствам, чужим мнениям, а другие — нет. В Тине никогда не было ни капельки фальши, она же, Тереза Хиггинс, была совсем другой. Не хуже, нет, просто другой — этим она успокаивала себя.

Далласу Тереза понравилась: такая смышленая, скромная и в то же время с характером! Девушка, освоившись, держалась непринужденно, охотно говорила с ним и одновременно удерживала на расстоянии. Даллас пока не осмеливался даже взять ее за руку, потому что Тереза сразу же дала понять, что она девушка «с принципами»: словом, внушила ему такой образ самой себя, отражение которого ей хотелось видеть в глазах всех окружающих людей.

Сами того не замечая, они довольно быстро сблизились. Даллас не был романтиком, но мечтательность не была ему чужда: когда он лежал дома, поправляясь после ранения, часто думал о случайном знакомстве. Юноше казалось, будто той ночью открылась некая потайная дверь, и он увидел сотканную из лунного света манящую неизвестность. Две недели Даллас провел в ожидании, волнуясь, найдет ли девушку. Эта лунная ночь заронила в его сердце колдовское зерно, и теперь, при свете солнечного дня, должны были появиться всходы. Он жалел, что скоро оставит этот берег, хотя совсем недавно стремился поскорее уйти в плавание. Далласу показалось, что девушка не слишком очарована им, и это разожгло его еще больше. Он пользовался успехом у женщин, но прежние знакомые сильно проигрывали в сравнении с Терезой: были грубоваты, необразованны, чересчур остры на язык, то есть производили совсем иное впечатление. Даллас давно втайне мечтал о девушке вроде новой знакомой. Ему не нравилась грубость, да и чрезмерная доступность тоже: моряку нужна верная, преданная жена. Не обязательно с приданым — он ведь и сам небогат. Любовь хорошей девушки стала бы путеводной звездой его жизни! Человеку вовсе не обязательно иметь много, достаточно найти в жизни самое главное — и он будет счастлив!