— А что, вчера ты мне это объяснить не мог, разведчик хренов! — бушевала Сашка, скорее от облегчения.

— Ну, извини…

— Не извиню!

Она развернулась и пулей вылетела из сеновального царства.

— Саша, Саша!

К ней из огородных грядок бежали два белоголовых ангелочка. Саша опустилась на колени, прижала их к себе, зацеловала:

— Вы мои зайчата сладкие! Вы мои маленькие!

— Мы кроликов смотрели!

— И лошадку!

— И коровку!

— А баба Лукишна нам пироги печет!

— А мы клубнику едим!

Сашка смотрела на их счастливые перепачканные клубникой мордашки и не могла поверить! Как? За одно утро и так просто?

Конечно, не все так просто и не в одно утро, но боже мой! Боже мой! Она за восемь месяцев такого добиться не могла — они цеплялись за нее или Ирину и ходили везде, как хвостики, боясь, что эти единственно надежные в их мире женщины могут исчезнуть куда-нибудь!

А тут! И кролики, лошадки, и «клубнику едим», да еще Лукишна — сразу и пироги печет! И не держатся ни за кого!

Сашка быстренько справилась с навернувшимися слезами облегчения, чтобы не напугать маленьких.

— Ну пошли. Покажите мне, как вы тут! — Она поднялась с колен и взяла их за ладошки.

На летней кухне вовсю топилась печь, пожилая женщина раскатывала на столе тесто, завидев их процессию, широко улыбнулась, разгоняя по лицу симпатичные морщины доброго человека.

— Проснулись! Вы Сашенька, Коля рассказал о своих гостях. Как спалось?

— Как в сказке! — радостно призналась Сашка.

Дети не жались пугливо к ней, как обычно при появлении любого человека, а подбежали к столу, быстро и сноровисто забрались на лавку.

— Ну что, пострелята, — улыбаясь, спросила женщина, — будете со мной пирожки лепить или пойдете клубнику щипать?

— Лепить!

— Щипать!

И все это радостно, без испуга! Спасибо тебе, Господи!

— Ах вы мои ангелочки! — засмеялась старушка. Вытерла руки о фартук, прижала детей к себе и расцеловала в макушки.

Сашка была потрясена до немоты, с места двинуться не могла! У нее внутри все замерло — только бы не спугнуть! Старушка кинула на нее быстрый острый взгляд.

— Идите, ягодки поешьте, — сказала детям.

Они скатились с лавки и побежали в огород.

— Да в ведерке полощите, что Коля дал! — вслед им напомнила женщина и, повернувшись к Сашке, представилась: — Я Серафима Лукинична, все просто Лукиничной зовут, а мужа маво — Ильичом. Я тут пироги затеяла, надо пострелят подкормить, худые больно, да и вас побаловать!

— А где Ирина? — спросила Санька.

— Ирочка-то? Так они с Колей на речку пошли, купаться.

— Что-о?! — до глубины души поразилась Сашка. Она, не глядя, села на лавку, уставившись потрясенно на Лукиничну.

Этого не может быть!

— А чего такого-то? — подивилась Лукинична, вприщур глянув на Сашку. — Вода хорошая, теплая. Чего не поплавать-то?

Сашка прижала обе ладони к губам, борясь со слезами радости, рвущимися фонтаном наружу.

— Ты чегой-то, плохое что подумала? — насторожилась Лукинична.

Сашка энергично замотала головой, не в силах ничего сказать. Вот не могла, и все — либо говорить, либо со слезами бороться!

Справилась. Перевела дыхание.

— Ира боится незнакомых людей, — непонятно объяснила она.

— Какие ж мы незнакомые! Мы свойские!

— Да! — рассмеялась сквозь предательски выкатившиеся таки слезы Сашка. — Это точно!

— Ты чего ревешь-то? — допытывалась неугомонная бабулька.

— От счастья!

— От счастья — это правильно. А с Ириной-то что? Болеет? Чего людей сторонится?

— Болеет. Ее сильно избили. Очень сильно. И напугали. Она боится всего. И дети у нас… тоже всего боятся, людей боятся.

— Ты не переживай, Шуронька! — присела рядом с ней на лавку Лукинична, обняла за плечи теплой, натруженной рукой и прижала к своему боку. — Мы их откормим, отогреем. Вишь, вон с Коленькой-то на речку пошла-а! И детки щебетят — не боятся! Это сразу-то! Вчерась в ночь приехал, мы с Ильичом слыхали. А утречком-то шумнул меня — иди, говорит, Лукинична, познакомься с новыми жильцами. Я и прибегла. А уж они, малые-то, поначалу испужались, за Шарика спрятались, так я их вытащила, расцеловала. Отошли! Вон как гоняют, зайчатки! Все сладится, ты не боись, Шурочка, мы за ними приглядим!

Сашка отлепилась от убаюкивающего теплого бока.

— Спасибо вам большое!

Лукинична по-матерински нежно погладила Сашку по голове большой шершавой ладонью с застарелыми, потемневшими трещинами от непростой тяжкой работы.

— Это тебе поклон до земли, что их сюда определила! Коля сказал: ты попросила. Что Бог даст — то жизнь покажет, глядишь, и Коленька при них отогреется! — И спохватилась, поднимаясь: — Чой-то я тут, старая, разболталась! Пироги-то! Кавалер твой где?

— Здесь, — отозвался Иван.

Он стоял опершись об угол дома и слышал весь их разговор и мрачнел.

«Да, Александра Владимировна, непростая ты барышня! Свалилась же мне на голову! И что теперь с тобой делать? Что дальше делать-то?!»

Дня через два все разрешится и закончится — уж как разрешится, бог знает — как получится, так и разрешится! Но все встанет на свои, положенные места.

И что дальше?

Или нет ничего дальше — каждый вернется в свою жизнь? Он очень надеялся, почти был убежден, что бы она там ни скрывала — если что-то скрывает вообще, уверяет же, что ничего не знает, — но, что бы это ни было, даже то, о чем он подозревает в своих версиях, это не участие в криминале!

Дай-то бог!

— Пошли на речку, Сань, — предложил он.

— Давай! — преувеличенно бодро согласилась она.

— Ванюш, ты чего синий-то? Дрался, чтой ли? — спросила Лукинична.

Иван разулыбался, сграбастал старушку в объятия и расцеловал в обе щеки.

— Отстаивал честь дамы!

— Дело хорошее! — звонко рассмеялась Лукинична.

— Александра Владимировна!

От калитки к Саше быстро, почти бегом шла Ирина, радостная, в легком летнем сарафанчике, с полотенцем на плече. Сзади, на пару шагов за ней, шел Коля.

— Иринка! — улыбнулась Сашка и поспешила навстречу.

Ира остановилась, словно на стену налетела, в глазах темной волной полыхнул ужас, полотенце упало с плеча, она сцепила ладони в замок.