прислушивался к ее словам и по-настоящему интересовался, почему она думает так, а не иначе, и чем чаще они общались, тем сильнее Катя убеждалась в том, что Денис многограннее и сложнее изначально сложившегося у нее впечатления о нем.

Мир в его присутствии обычно исчезал. Катя и Денис оставались вдвоем, в поле взаимного притяжения. Улыбки, значения которых известны лишь ей и ему. Взгляды, выражавшие все и одновременно ничего, кроме самого желания смотреть друг на друга. Будто бы случайные прикосновения: сесть рядом, прислониться плечом, задеть коленом бедро другого под столом, кончиками пальцев –– ладонь.

В последние годы их отношений эти зашкаливающие ощущения, больше похожие на приступ вегетососудистой дистонии, чем на адекватную симпатию, забылись. Счастье разливалось в их мирке теплым спокойным озером, и все было хорошо.

Катя думала, ничего не разрушит их союз. Ни разу мысли не допустила о том, что между ними в самом деле возможен настоящий разлад. До самого последнего дня, когда Денис сказал ей правду, не предполагала, как быстро и внезапно разобьется сердце и необратимо разрушится безграничное доверие.

Пять с половиной лет спустя они вновь остались наедине и вновь для них мир был вынесен за скобки. Денис и она продолжали разглядывать друг друга. Молчаливо и неподвижно.

Осенний холод давно забрался под ткань благородно предложенного Кате пиджака и мурашками гулял по телу. Дрожь, поначалу едва ощутимая, усиливалась, но сложно было сказать, вызвана ли она физическими реакциями организма или эмоциональными. Катя поставила бы на последние.

Внутри себя она переживала что-то неведомо-невыносимое. Надо было уйти с этого балкона. Вернуться в зал. Помахать всем рукой и уехать домой.

Разумный и правильный поступок. Взрослый.

В тридцать четыре года Кате следовало бы знать, как перебороть взлетевшие вдруг до предела тоску и отчаяние.

В тридцать четыре она должна была понимать, как примириться с недавно сделанным себе признанием: те чувства, что она испытывала к Денису, никогда не повторятся, никогда не возникнут к другому мужчине.

Сколько бы она ни надеялась убежать, обмануться, забыться, перетерпеть.

Все зря.

Наверное, Катя сумела бы найти в себе силы поступить согласно разуму, если бы не обрамленные бронзовыми ресницами зеленые глаза напротив, не выпускающие ее собственные из виду ни на секунду. В них, усталых и искренних, Катя угадывала те же чувства, что руководили сейчас каждым ее вдохом и жестом.

Тоска.

Желание.

Поражение.

— Поцелуй меня, –– прошептала она наконец, едва не сипя от подступающих слез. –– Один раз поцелуй. На прощание.

Денис дрогнул после ее слов. Качнул головой, будто не веря ее просьбе. Ломано усмехнулся. И резко дернул Катю на себя, ухватив за руку.

Она не устояла на ногах, почти пролетела те несколько сантиметров, что еще отделяли ее от Дениса. Его запах, тепло его тела накрыли Катю как незримый, затмевающий остальные явления мира купол. Она успела лишь испуганно вдохнуть, прежде чем Денис ее поцеловал.

Ее руки сами взметнулись к нему. Скользнули по плечам, пару раз огладили шею, забегая под расстегнутый воротник рубашки –– Катя весь вечер не могла оторвать глаз от проступавшей в раскрывающейся ткани обнаженной кожи, –– пальцы зарылись в кудрявых волосах.

Каждый жест был привычен и не требовал участия сознания. Каждое касание передавало в мозг забытые, как казалось раньше, ощущения, заставляя разрываться между желанием застонать от останавливающего биение сердца и дыхание удовольствия и внезапным приступом слез.

Губы Дениса на ее губах вызывали залп чувств: в душе, теле, сознании. Он целовал ее –– и она одновременно узнавала, и не узнавала его поцелуй, который нес в себе много больше, чем было возможно до их расставания.

Никогда Денис не целовал ее зло –– теперь Катя знала, каково это. Никогда раньше она не ощущала вкус поцелуя, где горечь табака смешивается с солью слез. Ни разу за свою жизнь она не целовалась с полным пониманием неотвратимости прощания. Это был единственный поцелуй, от которого Катя испытывала столь сильную, выбивающую нервы боль и вместе с тем –– эйфорию.

Потому что губы, жадно прижимающиеся к ее, принадлежали Денису. Потому что щеки непривычно царапала его щетина, не позволяя забыть, сколь многое изменилось в них и между ними. Потому что ладонь на ее затылке, фиксирующая ее голову, пылала знакомым теплом, как и другая, нежно поглаживающая ее поясницу через ткань пиджака. Потому что Катя, несмотря на отчаяние, упивалась желанием, охватившим ее и Дениса.

Она чувствовала, что он возбужден, что он хочет ее, что он не в состоянии прекратить их контакт –– точно так же, как не в силах остановиться она сама. У нее вновь кружилась голова от его поцелуев и сердце заходилось от восторга и страха. На всем теле болела кожа и ныли мышцы… в ожидании.

Катя забыла себя. Словно полностью лишилась ума и памяти. Пульсом в голове билось одно имя, в котором было все.

И мучительно-нервирующее, болезненное стремление, что зародилось в ней после возвращения в Москву, наконец нашло то, что искало.

Когда Денис неожиданно разорвал поцелуй и, зашипев, отступил назад, выпутавшись из хватки их переплетенных между собой рук, Катя могла только ошалело покачиваться на ослабевших ногах.

Затуманенным взглядом она заторможенно следила за тем, как Денис будто в последний миг удержавшись от возвращения к ней, разворачивается и уходит в зал.

Хватая ртом влажный холодный воздух, Катя боролась со слезами. От ледяного ветра, порывами налетавшего на балкон, развевался подол ее шелкового платья и стучали мелкой частой дрожью зубы.

Для одной Кати мира оказалось вдруг слишком много.

Глава 36

Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело.

И. А. Бунин. Темные аллеи.

Первую половину рабочей недели Денис зашивался. Даже больше привычного. Помимо исполнения текущих трудовых обязанностей приходилось решать собственноручно созданную головную боль — перераспределять задачи на будущий месяц среди других юристов и помощников, насколько это было возможно.

Часть дел он, к счастью, мог временно оставить на заботы Лары, но многое отдать было некому. Настоящий отпуск, где действительно есть шанс месяц не подходить к ноутбуку и телефону, пока принадлежал к списку чудес. Денис предполагал, что планировать столь долгое отсутствие ему придется за год вперед.

В офисе его внезапное желание уехать на десять дней из Москвы восприняли с удивлением. За все годы работы в фирме отпуск он брал единожды: перед свадьбой с Леной. Да и тогда на две недели.

Денис давно разлюбил отдыхать. Не мог найти себе места от безделья