— Я хотел сам пустить их в ход, но подумал, что лучше будет, если это сделаешь ты как брат и защитник своей сестры. Вперед, Генри! Только смотри не попади в нее! Подкрадись тихонько. И как только они разойдутся, стреляй ему в живот. А если все шесть пуль не прикончат его, тогда заколи ножом! Я буду поблизости и приду к тебе на помощь, если понадобится. Вперед! Подкрадись к этому мерзавцу и отправь его в ад!

Генри Пойндекстер не нуждался в этих подлых наставлениях. Забыв обо всем, он бросился вперед и через несколько секунд уже был около сестры:

— Низкий негодяй! — закричал он, встав перед мустангером. — Выпусти мою сестру из твоих грязных объятий!.. Луиза, отойди в сторону и дай мне убить его! Отойди, сестра, отойди!

Если бы Луиза послушалась, Мориса Джеральда через мгновение уже, вероятно, не было бы в живых; он смог бы избежать смерти, только если бы у него поднялась рука на Генри: при том искусстве, с каким мустангер владел своим револьвером, он успел бы выстрелить первым.

Вместо того чтобы вынуть револьвер из кобуры или вообще как-нибудь защищаться, Морис-мустангер пробовал освободиться из объятий девушки, которая продолжала стоять, прильнув к нему, — только за ее жизнь он боялся.

Генри понимал, что, если он выстрелит в мустангера, он рискует убить сестру; опасаясь этого, юноша медлил спускать курок.

Это промедление спасло всех троих. Молодая креолка, быстро оценив положение, вдруг оставила возлюбленного и схватила брата за руки. Она знала, что Морис не будет стрелять, нужно было только остановить Генри.

— Беги, беги! — закричала она мустангеру, стараясь удержать брата, который был вне себя от гнева. — Генри заблуждается, я все ему объясню. Скорее, Морис, скорее спасайся!

— Генри Пойндекстер, — сказал молодой ирландец, уже готовый повиноваться ей, — вы напрасно считаете меня негодяем. Дайте мне время, и я докажу, что ваша сестра правильнее поняла меня, чем ее отец, брат или кузен. Если через шесть месяцев вы не убедитесь, что я достоин ее доверия, ее любви, то можете убить меня при первой встрече, как трусливого койота, который попался вам на пути. А пока прощайте!

Слушая мустангера, Генри постепенно перестал вырываться из рук сестры — пожалуй, более сильных, чем его собственные. Его попытки освободиться становились все слабее и наконец совсем прекратились, в тот момент, когда с реки донесся плеск воды, возвещавший, что человек, нарушивший покой Каса-дель-Корво, возвращается в дикую прерию, которая стала его второй родиной.

Впервые мустангер возвращался со свидания таким способом. Два предыдущих раза он переплывал реку в челноке, и нежная женская рука с помощью маленького лассо, которое ей подарили вместе с мустангом, затем подтягивала хрупкое суденышко к месту его постоянного причала.

— Брат, ты несправедлив к нему! Уверяю тебя, ты несправедлив! — воскликнула Луиза, как только мустангер скрылся из виду. — О Генри, дорогой, если бы ты только знал, как он благороден! У него никогда и в мыслях не было обидеть меня; вот только сейчас он рассказал мне, что собирается сделать, чтобы предупредить сплетни — я хочу сказать, чтобы сделать меня счастливой. Поверь мне, брат, он джентльмен! Но все равно, кем бы он ни был, — пусть даже простолюдином, за которого ты его принимаешь, — я не могу не любить его!

— Луиза, скажи мне правду. Говори со мной так, как если бы ты говорила сама с собой. Из того, что я видел здесь, я, больше чем из твоих слов, понял, что ты любишь его. Скажи, не злоупотребил ли он твоей доверчивой любовью?

— Нет! Нет! Нет! Клянусь тебе! Он слишком благороден. Зачем ты так незаслуженно оскорбил его, Генри?

— Я оскорбил его?

— Да, Генри, грубо, несправедливо.

— Я готов извиниться перед ним. Я догоню его и попрошу прощенья за свою несдержанность. Если ты говоришь правду, сестра, я должен это сделать. Я немедленно догоню его. Ты ведь знаешь, что он понравился мне с первой встречи. А теперь, дорогая Луиза, я провожу тебя в дом. Иди к себе и ложись. А сам я немедленно отправлюсь к гостинице и, может быть, еще застану его там. Я не найду себе покоя, пока не извинюсь перед ним за свою грубость!

Возвращаясь домой, Генри бережно вел сестру под руку; он сожалел о своем поступке, и гнев его исчез без следа. Юноша спешил вернуться в асиенду, рассчитывая сейчас же отправиться вдогонку за мустангером и извиниться за то, что, погорячившись, незаслуженно обидел его.

Когда брат и сестра вошли в дом, третий человек, который до этого крадучись пробирался через кусты, выпрямился и пошел вслед за ними по каменным ступенькам. Это был их кузен Кассий Колхаун.

Он тоже задумал отправиться вслед за мустангером.

«Жалкий трус! Дурак! Сам я тоже дурак, что понадеялся на него. Я должен был предвидеть, что она сумеет уговорить этого щенка и даст негодяю возможность улизнуть. Я мог бы сам выстрелить в него из-за дерева, убить, как крысу, не рискуя ровно ничем, даже своим именем! Дядя Вудли только поблагодарил бы меня за это, все оправдали бы мой поступок. Моя кузина, девушка из знатной семьи, обманута каким-то бродягой — торговцем лошадьми! Кто бы осудил меня? Такой случай, черт побери! И как я упустил его? А теперь неизвестно, когда он снова представится».

Так размышлял отставной капитан, следуя на некотором расстоянии за Луизой и Генри, которые направились к дому.

— Неужели этот желторотый птенец говорил серьезно? — бормотал он про себя, входя во двор. — Неужели он собирается извиниться перед человеком, который одурачил его сестру? Это было бы очень смешно, если бы не было так печально. Судя по шуму в конюшне, он действительно поскачет извиняться… Так и есть — он седлает свою лошадь.

Дверь конюшни, как это было принято в мексиканских поместьях, выходила на мощеный двор. Она была полуоткрыта; но в тот момент, когда Колхаун взглянул на нее, кто-то толкнул ее изнутри и широко открыл. На пороге появился человек, который вел за собой оседланную лошадь.

На голове этого человека была панама, на плечах — плащ. Колхаун сразу узнал своего двоюродного брата и его вороного коня.

— Дурак! Так, значит, ты выпустил его! — злобно проворчал капитан, когда юноша приблизился. — Верни мне нож и револьвер. Эти игрушки не для твоих нежных ручек. Почему ты не пустил их в ход, как я тебе сказал? Почему ты свалял такого дурака?

— Да, я действительно свалял дурака, — спокойно сказал молодой плантатор. — Я это знаю. Я грубо и незаслуженно оскорбил порядочного человека.

— «Оскорбил порядочного человека»! Ха-ха-ха! Ты с ума сошел!

— Я действительно был бы сумасшедшим, если бы последовал твоему совету, Кассий. К счастью, я не зашел так далеко. Но все-таки успел наделать столько глупостей, что вполне заслужил название дурака; и все же, я надеюсь, он поймет, что я погорячился, и извинит меня. Во всяком случае, я еду сейчас же, не теряя ни минуты.