В доспехах безымянного рыцаря отражалось все, что его окружало. Я поморщился: увидеть себя в нагруднике врага – это уж как-то чересчур. Кажется, что собираешься сражаться с самим собой…

Рыцарь держал в руке отливавший серебром клинок. Откуда он его извлек? Признаться, я слегка встревожился. Если не считать цвета, этот меч был на вид точной копией Бурезова. Двойник – и полная противоположность моему клинку. Будь на этом мече какие-либо чары, я бы их почувствовал, но колдовством от него не пахло; скорее он словно источал смерть.

Никакого колдовства. Или колдовство все же есть, но настолько хорошо спрятанное, что я не в состоянии его заметить? Меня пробрала дрожь; я весь подобрался, как дикий зверь перед прыжком.

Внезапно накатила волна воспоминаний. Все это уже было не раз и не два…

Рыцарь глухо хмыкнул в недрах шлема.

– История повторяется, принц Эльрик, – произнес он тихо, почти шепотом. – Иногда нам позволено изменить ее. Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что в иных вариантах нашей истории, в иных воплощениях ты проигрываешь. И даже погибаешь. А порой тебе выпадает удел, который хуже смерти.

Снова холодок по коже. С чего бы?

– И сегодня как раз такой день, когда ты пожалеешь, что не умер.

Блистающий клинок взметнулся в воздух.

Я едва успел парировать удар. Бурезов застонал, столкнувшись со светлой сталью. Застонал от ненависти. Или от страха? Никогда прежде я не слышал такого звука.

Силы покидали меня. С каждым ударом, который пока удавалось парировать, я утрачивал жизненную энергию. Меч становился все тяжелее, все неподъемнее. Мне хотелось заглянуть под шлем противнику, увидеть черты его лица, его глаза, но он, разумеется, не собирался поднимать забрало.

По правде сказать, я испугался. Я привык, что Бурезов в поединках подпитывает меня энергией. А теперь получалось, что мой меч отбирает у меня силы. Кто этот загадочный рыцарь? Какую магию он творит? Кто ему помогает? Здесь явно не обошлось без колдовства…

Колдовство… Сражался рыцарь посредственно, как я, впрочем, и ожидал. Двигался неуклюже, без какого-либо намека на изящество профессионального бойца. Однако отбивал все мои удары. А сам почти не нападал. Похоже, он избрал защитную тактику. Очень подозрительно… Когда бы не долг чести – ведь я принял вызов, – я немедля прекратил бы бой и вернулся в город.

Какая жуткая тишина! Я привык слышать песнь своего клинка. Но сейчас Бурезов молчал, лишь вибрировал от ударов. И с каждым мгновением все менее ощутимо.

Хмурник был прав. Меня заманили в ловушку. Но я должен сражаться, иного не дано…

Я нанес подряд два быстрых удара, рыцарь легко их отразил, и я вдруг пошатнулся и почувствовал, что у меня подгибаются колени. Меч оттягивал руки, заставлял сгибаться под его тяжестью. Невероятно! Каждое движение отзывалось болью в утомленном теле.

Ловко меня провели… – Рыцарь негромко рассмеялся.

Я испробовал все приемы, какие знал. Попытался воззвать к Ариоху, но понял, что слишком устал, чтобы мой зов дошел до Вышних Миров. Какая-то странная усталость… И все мои познания в чародействе были бессильны вернуть моему разуму власть над телом. Я как будто подпал под могучее заклинание…

Не прошло и нескольких минут, как я споткнулся, потерял равновесие и рухнул спиной на покрытую пеплом землю. На моих глазах безымянный рыцарь наклонился и подобрал Бурезов. Какой позор! Я попытался встать, но у меня ничего не вышло. Похоже, далее сопротивляться бесполезно. Всякому взявшему в руки мой меч грозила печальная участь, однако рыцарь как будто ничуть не опасался Бурезова. А я так верил в преданность своего клинка! Наверное, я схожу с ума…

В глазах помутилось, а когда зрение прояснилось, я увидел, что фигура в серебристых доспехах наклонилась надо мной. Услышал злорадный смех.

– Что ж, принц Эльрик, наш поединок окончен, можешь возвращаться в Танелорн. Успокой своих друзей, мы город не тронем. То, что было мне нужно, теперь у меня.

И тут рыцарь снял шлем. Женщина! Бледная, словно светящаяся изнутри кожа; светлые волосы, свирепый взгляд черных глаз; зубы острые, губы пылают огнем…

Я догадался, как меня обманули.

– Госпожа Миггея, я полагаю, – мой голос не поднимался выше шепота. – Ты же дала слово. Слово Порядка.

– Разве? Ты не слишком внимательно слушал, принц. Это волчица поклялась не вмешиваться в поединок, а никак не я. Ты многое знаешь, но идешь на поводу у желаний и отвергаешь доводы рассудка. Времена ныне суровые, ставки высоки. И приходится нарушать прежние правила.

– Ты не сдержишь слова? Ты же обещала оставить город в покое!

– Я его и оставлю. Вы вымрете сами, без чьей-либо помощи.

– Что ты хочешь сказать? – выдавил я, сглотнув подкативший к горлу комок.

Каким же я был глупцом, что не послушал совета верного Хмурника! Такова моя судьба – приносить беду себе самому и тем, кто меня окружает. И все потому, что я следую чувствам, а не разуму. И не удивительно, что напасти сыплются на меня одна за другой.

– В этом мире нет иной воды, кроме той, что заполняет ваш ров, – сказала Миггея. – Нечем поливать сады. Нечего пить, – она улыбнулась собственным мыслям, взяла Бурезов за лезвие, стиснула в кулаке, который словно разбух, увеличился в размерах. – Никто вам не поможет. Ни боги, ни демоны. И в ваш мир вы не вернетесь. Мне хватило сил переместить Танелорн сюда и достанет их удерживать город здесь, пока не умрет его последний защитник. С Миггеей мало кто отваживается бороться, принц. Со временем вы увянете, как цветы по осени, и самая память о вас развеется по ветру. Но тебя, принц Эльрик, я пощажу. Ты ничего этого не увидишь, потому что будешь спать.

В глазах у меня снова помутилось, но, собрав остатки воли, я все же сумел переспросить:

– Спать?

Уродливое, безумное лицо Миггеи приблизилось почти вплотную. Она дунула мне в глаза.

И я провалился в наполненное сновидениями забытье.

Я смутно сознавал, что друзья подняли мое тело с земли и несут обратно в город. Даже пошевелиться не было ни малейшей возможности: я то и дело впадал в колдовское забытье, почти не замечая происходящего вокруг. Мои друзья, особенно Хмурник, разумеется, сильно беспокоились – и за меня, и за Танелорн. Я пытался окликнуть их, утешить, успокоить, но каждая попытка лишь глубже погружала меня в мир сновидений.

А в него погружаться было страшно. Я опасался этого мира – точнее той западни, которую для меня наверняка приготовила в нем Миггея.

Но ничего другого не оставалось. Лишенный возможности двигаться и разговаривать, я выбрал единственный путь к спасению – позволил себе соскользнуть в глубины сознания, хоть и боялся, что уже никогда не смогу вынырнуть из темного водоворота собственных мыслей.