– Погоди! – в ужасе воскликнул Скви и схватил приятеля за руку. – Ведь если сейчас ты примешь это лекарство….

– Что-то я слишком уж разнервничался, – согласился собеседник, сунул в кошель белый флакончик и достал черный. Прежде чем выпить его содержимое, он снял свою черную маску. Под ней оказалась не крысиная мордочка, а морщинистое лицо с глазками-бусинками, принадлежащее торговцу зерном Хисвину.

Проглотив черное лекарство, он заметно расслабился. Тревога на его лице сменилась задумчивостью.

– А что у Грига за любовница? – внезапно спросил он. – Готов поклясться, что это не обычная потаскушка и даже не тщеславная куртизанка.

Скви пожал покатыми плечами и цинично заявил:

– Чем незауряднее очарованный, тем глупее чаровница.

– Нет, – нетерпеливо возразил Хисвин, – я чувствую за всем этим действительно незаурядный и хищный ум, какого у Грига отродясь не было. Когда-то он был честолюбив и метил очень высоко, однако выше лба уши-то не растут – я говорю в переносном смысле, ясное дело. А сейчас он постарел, и такого ему ни за что не выдумать. Да, насчет истинных богов Ланкмара его явно кто-то надоумил. Только вот кто?

Скви пожал плечами:

– Что-то мне не верится, что тут замешана его любовница. Не женского ума это дело. Быть может, он разжился каким-нибудь тайным советчиком?

– Да откуда? – возразил Хисвин. – Больше половины Совета Тринадцати перебито, а новые его члены не в счет, они пока еще недоумки. Ладно, пора браться за дело. Мы должны не только захватить храм истинных богов Ланкмара, но и объявить жителям, что эти самые их боги убиты. Это произведет впечатление.

– Прекрасная мысль! – обрадовался Скви. – Я пойду и распоряжусь, а ты пока отдыхай. Сегодня у тебя трудный день, вернее сказать, трудная ночь.

***

Продолжая гнать мингольскую кобылу, Фафхрд мчался по насыпной дороге через Великую Соленую Топь. Вокруг стало почти совсем темно, и Северянин различал по сторонам лишь темные силуэты ястребиных деревьев и толстых кактусов. Судя по глухому стуку копыт позади, три черных всадника продолжали погоню и уже, можно сказать, наступали ему на пятки.

Внезапно кобыла начала прядать ушами и через несколько шагов встала как вкопанная. До Фафхрда донесся очень знакомый голос:

– Эй, Фафхрд! Дубина стоеросовая, сколько можно тебя звать?

Голос вне всякого сомнения принадлежал Серому Мышелову и доносился откуда-то справа. Вглядевшись, Северянин различил в густых сумерках слабое серебристое мерцание примерно в двух полетах стрелы от дороги.

«Он что, совсем с ума сошел и оседлал одноглазого болотного леопарда? – с неудовольствием подумал Фафхрд. – Делать нечего, придется разобраться с этим серым бездельником».

Он свернул с дороги и пустил заартачившуюся было кобылицу напрямик через болото. Через несколько десятков ударов сердца, в течение которых слышалось лишь чавканье болотной жижи под копытами, Северянин оказался перед какой-то лачугой, торчавшей посреди Топи на пяти длинных суставчатых ногах. В полукруглом дверном проеме чуть мерцал серебристый свет непонятного происхождения.

– Что ты там копаешься, олух? – донесся из лачуги голос Мышелова. – Лезь скорее сюда.

– Что стряслось, Мышелов? Что это ты тут делаешь? – пробурчал Северянин, несколько удивленный грубостью своего товарища.

Не дожидаясь ответа, он спрыгнул с кобылы, стреножил ее на всякий случай, подтянулся на руках и оказался в дверном проеме. Серебристый свет тут же погас и послышался голос, напоминавший шорох прибоя по прибрежной гальке:

– Ну что, явился наконец?

Волосы на затылке у Фафхрда, не успев улечься, снова встали дыбом. Ему не раз приходилось слышать скрежещущий голос Шильбы Безглазоликого, но его знаменитую хижину он никогда не видел и тем более никогда в ней не бывал. Он бросился в сторону и прижался спиной к стене. Затылок его прикоснулся к чему-то гладкому, круглому и прохладному. Почти наверняка настенный череп.

Место, которое он только что освободил, заняла бесформенная черная фигура. На фоне тусклого лунного света Фафхрд различил черный клобук.

– Где Мышелов? – сипло осведомился Фафхрд.

Хижина резко накренилась. Фафхрд наудачу вытянул руки и, к счастью, нащупал две какие-то вертикальные стойки.

– В переплете. Очень тяжелом переплете, – лаконично ответил Шильба. – Я кричал его голосом, чтобы ты пошевелился. Когда управишься с тем, что велел тебе сделать этот придурок Нингобль – что-то с колоколами вроде? – немедленно спеши к нему на помощь.

Хижина дернулась второй раз, третий, после чего началась бортовая и килевая качка, как на корабле, только более быстрая и резкая, словно жилище Шильбы каким-то образом очутилось на покатой спине гигантской и нетрезвой жирафы.

– Немедленно спешить куда? – немного застенчиво спросил Фафхрд.

– Откуда я знаю, а если даже и знаю, то почему должен тебе сказать? Я не твой чародей. Просто я решил подбросить тебя до Ланкмара в качестве одолжения этому толстобрюхому, семиглазому и многоречивому дилетанту, который считает себя моим коллегой и обманом заставил тебя взять его в наставники, – послышался из-под капюшона скрипучий голос. Затем, немного смягчившись, Шильба ворчливо добавил: – Скорее всего, во дворец сюзерена. А теперь умолкни.

Качка и скорость хижины увеличились. Ветер полоскал край клобука Шильбы. Мимо проносилась топь с пятнами лунного света на ней.

– Что за всадники гнались за мной? – осведомился Фафхрд, изо всех сил вцепившись в подпорки. – Илтхмарские разбойники? Приспешники мерзкого, серпорукого властелина?

Молчание.

– Что вообще происходит? – не унимался Фафхрд. – Ланкмар захвачен бесчисленным, но безымянным врагом. Безымянные черные всадники. Мышелов ужасно скукожился и сидит глубоко под землей, но живой. Оловянный свисток, которым можно вызвать боевых котов, опасных для свистнувшего. Чушь какая-то.

Хижина дернулась особенно резко. Шильба молчал. Фафхрд почувствовал приближение морской болезни и сосредоточился на своих ощущениях.

Набравшись мужества, Глипкерио просунул свою курчавую белокурую голову в венке из анютиных глазок, болтавшуюся на длинной шее, между кожаными занавесями на кухонной двери и, щуря свои подслеповатые желтые глазки на огонь очага, ухмыльнулся хитровато-благодушной, чуть глуповатой ухмылкой.

Рита, опять прикованная цепью за шею, сидела перед очагом, скрестив ноги и свесив голову на грудь. Окруженная четырьмя сидевшими на корточках служанками, Саманда клевала носом в своем вместительном кресле. Несмотря на то что на кухне не раздалось ни звука, она перестала храпеть, приоткрыла поросячьи глазки и, уставившись на Глипкерио, бесцеремонно проговорила:

– Заходи, сюзеренчик, не стой там, как застенчивая жирафа. Или крысы напугали и тебя тоже? Ну-ка, девочки, брысь на свои тюфяки.