– Я назову тебя Кэй-Тугут[40], – сказал я олененку. – Нравится?

– Фриу! – согласилась свистулька. – Фря!

– Вот и мне нравится.

– Кэр-буу!

– Что?

– А-а, буйа-буйа-буйакам!

– Ты чего? Так не свистят!

– Кэр-буу!

Сгоряча я не сразу сообразил, что так не свистят по разным причинам. Во-первых, «кэр-буу» ничуть не похоже на свист. Во-вторых, свистун должен дуть в дырочку между оленьими губами, а не разговаривать со свистулькой, судорожно зажав ее в кулаке. А в-третьих и в-главных…

– Буо-буо! – булькнул олененок. – Ты пугайся, мне нравится!

– Уот?

– А-а, буйа-буйа-буйакам!

– Уот, ты?!

– Ну!

– Ты где?

– Здесь!

– Здесь? – я завертел головой. – Здесь – это где?!

– У моря.

– Какого еще моря?

– Муус-Кудулу[41]! Живу я здесь…

Ф-фух, отпустило! Только Уота мне здесь не хватало. Я живо представил, как мы приходим в улус, как Уот скачет к нашему дому верхом на арангасе, как садится с папой кумыс пить, и мне наливает, наливает… Кумыс не пить – хозяина не уважать, гостей не уважать, семью позорить! Ладно, я всё равно – позор семьи. Но лучше, когда Уот – у моря, а я – возле озера…

Но ведь каков! Я и не подозревал, что за олененка он мне подсунул.

– Сестра! – хрипнул коварный зверь Кэй-Тугут. Кажется, Уот хохотнул, а может, потроха свистульки не справились с басом адьярая. – Удаганка! Умная…

Я благоразумно помалкивал. Сестра? Уот говорил, что у него есть сестра, Девка-Визгунья. Хорошо, она не только визгунья, но и удаганка. Бьет в бубен, камлает, духов гоняет. И что, мне теперь по новой выслушивать, как Уот семью любит? У меня своя сестра есть, и кстати, тоже удаганка. Я же не свищу ему об этом?!

– Мне пора, – рискнул я. – Домой.

– Сестра!

– Я пойду, а?

– Брат!

– Что – брат?

– Моя сестра! Она знает, где твой брат!

– Я сам знаю, где мой брат. Мюльдюн был со мной на поле, а потом…

– Какой Мюльдюн? – олененок свистнул с презрением. – Нюргун! Забыл? Буо-буо, пустая башка! Нюргун, самый лучший! Я сестру за волосы: где, спрашиваю? Где?! Дергаю, а она знает! Она точно знает! А я дергаю! Тьфу на твоего Мюльдюна! А-а, буйа-дайа-дайакам!

Мне стало холодно. Очень, очень холодно. Все озеро, сколько его там есть, выплеснулось мне в утробу. Когда шайка верхних адьяраев скакала к улусу, мне было жарко. А сейчас, поди ж ты – замерз. Так на лютом зимнем морозе замерзают балбахи – плиты коровьего навоза, которые собрались вывезти на свалку. Уот, его сестра, схваченная за волосы – ответ пришел оттуда, откуда не ждали.

– Где он? Где Нюргун?

Я кричал на олененка. Сжимал в кулаке: крепче, еще крепче. Тряс, как лиса трясет пойманного зайца. Наверное, я бы укусил свистульку, если бы Кэй-Тугут вдруг замолчал. Швырнул бы на землю, растоптал ногами. Боотур телом, дитя умом, я не задумался ни на миг – с чего бы это Уот Усутаакы, исполин-адьярай из Нижнего мира, решил помочь Юрюну Уолану в поисках загадочного брата. Подозрения чужды детям и простакам, а я был и тем, и другим. Помощь я принимал, как нечто само собой разумеющееся. Я же не знал, насколько редко встречается она в Осьмикрайней – бескорыстная помощь!

– Где?!

Все сошлось воедино: ссора, бой, ужас в глазах сверстников. Сейчас я бы ринулся в Елю-Чёркёчёх вниз головой, трехгранной пикой пробивая облака и землю. Тем удивительней прозвучало:

– Арт-татай! Да у вас же, на небесах!

– Каких небесах?

– Западных! Желтых!

– Восьмых, что ли?

Олененок защелкал странным образом. Сломался?

– Эй! Уот! Что ты делаешь?

– Пальцы загибаю!

– Зачем?

– Считаю! Первые, третьи…

– Ну! Посчитал?

– Да! Это какие-то небеса! Западные, понял?

– Понял!

– Желтые!

– Да понял я! Разберусь!

– Желтые! Нижний край! А с изнанки – белые!

– Слоисто-белые?

– Ага!

– Точно, восьмые!

– Ты там был?

– Сестра рассказывала!

– Младшая?!

– Старшая! Не у одного тебя сёстры есть!

– Моя лучше!

– Про небеса давай! Там яма?

– Яма?

– Ну да! Яма для пленников?

– Нет, яма у меня. Глубоченная! Там гора!

– Высокая?

– Железная!

Со стороны наши вопли могли показаться разговором двух безумцев. Нет, разговором одного безумца со взбесившейся свистулькой. Мотылек, и тот поглядывал на меня с беспокойством. Как хорошо, подумал я. Как славно, что Уот застал меня в одиночестве! В улусе я уже лежал бы связанным по рукам и ногам, вокруг горели бы священные костры из можжевельника, и шаман Араман гонял бы злых духов: плясал с бубном, брызгал оленьей кровью, махал пучками конских волос. «Изыди!» – а Уот шаману: «А-а, буйа-буйа-буйакам!» Все бы со смеху животики надорвали: ох, Юрюн-боотур! Ух, Юрюн-боотур!

– Клеть там! – надрывался Уот. – Клеть, не яма!

– В горе?

– На горе! На вершине! На темечке!

– Нюргун в клети?

– Столб в клети! Нюргун у столба!

– Связан?

– Арканом скрутили, гады! Там еще идол есть!

– Какой идол?

– Идол-доносчик! Кэр-буу! Фью-фиррр!

– Уот!

– Птица мимо пролетит, он сразу доносит… Фирю-фиу! Фи-фи-фи!

– Уот!

– Тьох-тьох-тьох!

Сколько я ни орал на Кэй-Тугута, сколько ни колотил им оземь, ни дул в вытянутые трубочкой губы – кроме свиста да бульканья, не добился ничего. Ледовитое море Муус-Кудулу – это очень далеко. Уж не знаю, как у Уота хватило сил вообще докричаться до меня. Я бы, например, в жизни не докричался.

Ну, мне простительно, я слабак.

По небу мелись клочья туч. Откуда и набежали? Звезды мигали, гасли, загорались вновь. Казалось, само небо дергается туда-сюда, словно злобный великан ухватил его ручищами за края и трясет. Скоро звезды вниз посыплются.