4 июля 1977 года МХАТ уезжал на летние гастроли на Украину, в Донецк. Вербицкий приехал в аэропорт, но почему-то решил не ехать с труппой, вернулся домой и включил газовую конфорку. А пока газ наполнял кухню, он разложил по квартире записки, бережно написанные от руки, со стихами любимых поэтов. Была там и предсмертная записка, в которой Вербицкий называл имя человека, виновного в этой смерти. И, как утверждает молва, это было имя Олега Ефремова, с которым он когда-то дружил в Школе-студии МХАТа.

Скорбел ли Ефремов об этой утрате? Как человек – вполне может быть. А вот как режиссер, руководитель театра – вряд ли, поскольку такие актеры, как Вербицкий, были для него балластом. И уволить нельзя, и задействовать в настоящей работе не хочется. А так все устроилось само собой: нет человека – и нет проблемы. Освободилась штатная единица, и можно под это дело взять кого-то более подходящего. Кстати, о подходящих.

В 1971–1977 годах в труппу МХАТа влились несколько десятков новых актеров, так необходимых Ефремову для его постановок. Всех называть не стану и остановлюсь лишь на некоторых. Это были: 1971 год – Евгений Евстигнеев, Александр Калягин, Виктор Сергачев; 1972 год – Ольга Барнет, Татьяна Бронзова, Борис Щербаков, Николай Засухин, Нина Засухина, Вячеслав Расцветаев; 1973 год – Светлана Крючкова, Елена Проклова; 1974 год – Екатерина Васильева, Юрий Мочалов, Андрей Попов; 1975 год – Людмила Дмитриева; 1976 год – Иннокентий Смоктуновский; 1977 год – Юрий Богатырев, Андрей Мягков, Анастасия Вознесенская, Ия Саввина.

У каждого из этих людей сложилось свое впечатление о Ефремове. Например, И. Смоктуновский выскажется о нем следующим образом: «Я не работаю подолгу с одним и тем же режиссером. Но есть Олег Николаевич Ефремов, которого я обрел в результате бурных поисков единомышленников, меняя режиссеров, театры, города. Ефремов – тот творческий редактор, из которого черпают энергию многие и многие, окружающие его. Он всегда нов в изучении данной минуты – будь то драматургия или обыденная жизнь…»

А вот что вспоминает Л. Дмитриева:

«К Ефремову я попала сразу после окончания Школы-студии МХАТа в 1975 году. Олег Николаевич даже пытался ухаживать за мной. Но я тогда была замужем за Борей Ардовым, которого безумно любила, и не собиралась изменять.

За то, что я не ответила на его чувства, Ефремов отомстил: перестал занимать в спектаклях, а другим режиссерам, которые хотели меня пригласить к себе в постановки, говорил, что у меня плотный график…»

Как видим, Ефремов и в МХАТе построил нечто вроде «курятника», где он выступал в роли «петуха», который может топтать тех «курочек», каких захочет. Однако не все «курочки» были на это согласны, из-за чего у них с «петухом» порой возникали сильнейшие разногласия. Впрочем, редкий режиссер не хочет быть «петухом», о чем существуют многочисленные свидетельства. И так происходило (и происходит) повсеместно: вспомним, что еще на заре Голливуда почти в каждой кинокомпании был диван, на котором режиссеры «проверяли талант» у симпатичных актрис. Был ли такой диван у Ефремова – судить не берусь, но ведь куда-то он актрису Дмитриеву должен был пригласить для уединения. И это при том, что в те годы у него была молодая пассия – актриса Светлана Родина.

Отметим, что в МХАТе до прихода Ефремова успело смениться два поколения актеров: довоенное и послевоенное. При Ефремове возникло третье поколение, но среди них практически не оказалось звезд, которых воспитал лично герой нашего рассказа. Разве что Борис Щербаков, который в 70—80-х годах был очень популярен благодаря кинематографу. Все остальные (Е. Проклова, Ю. Богатырев, К. Григорьев и др.) пришли в МХАТ, уже будучи достаточно известными актерами. Получалось, что в «Современнике» у Ефремова было множество учеников, которым он выписал «звездный билет», а вот в МХАТе таковых почти не было. Хотя молодежь в его театр шла весьма охотно, поскольку Ефремов считался разрушителем традиций, новатором, который не боится освобождаться от стариков и заменять их молодыми. Эта «кровожадность» Ефремова весьма импонировала молодым. Вот как об этом пишет Е. Проклова: «Кровавые дела» всегда исключительно притягательны в силу своего исключительного реализма, истинности происходящего. Это вам не видимость действия, перемен и событий – это все наяву, все ощутимо. И еще казалось, что это настолько глобально – то, что происходит в нашем театре. В остальных все было тихо и спокойно, а в нашем лилась кровь… Это была жизнь в одном из самых своих ярких и жестоких проявлений. И потому-то для нас, молодых, она была так особенно, неповторимым образом притягательна…»

Однако были и категорические противники такой «кровожадности» Ефремова. Они считали, что он относится к актерам как к расходному материалу – выжмет из них все соки и выбросит без всякой жалости. Читаем в книге Владлена Давыдова (актера МХАТа) «Театр моей мечты»:

«29 мая 1976 года. Запись в моем дневнике.

«Вчера звонил В. Я.[22] из больницы. О Ефремове сказал: «Я не понимаю, что с ним случилось. Он окружил себя такими холуями, как Привальцев, Монастырский, Горюнов…[23] У него нет друзей – он их предал. Он каждого третьего выжмет, как лимон, и выкинет. И вы ему теперь тоже больше не нужны… У него нет ничего и никого, для него не существуют ни дети, ни родители, ни жена, ни друзья. Я сомневаюсь, что он – человек!» – «Но ведь, Виталий Яковлевич, вы были так ослеплены им…» – «Да, я много для него сделал, но он тогда был другой, Владик, он был неповторимым, замечательным, выдающимся артистом. Он был единственным в своем роде, неповторимым режиссером – выше Гоги[24] и Эфроса, им это и не снилось – то, что он знал и любил. Но все это было. Он все это предал. Он задушил, пропил свой необыкновенный талант. Я для него – укор, это то, во что он веровал, но предал. И когда он меня видит, то он это вспоминает и ему бывает страшно. Он стал циником, он переродился, он живет для себя, а ведь в нем было главное – он горел делом! Он стал сумасшедший и злой. Но он не был таким раньше – это в последние десять лет он стал таким. Я не понимаю, что с ним случилось…»

20 марта 1978 года. На прощание В. Я. сказал слова, над которыми я всерьез задумался:

– Удивительно ваше уникальное отношение к Ефремову и, главное, ведь без взаимности. Не надо этого сближения. Он страшный человек и по природе своей предатель. Он всех предавал жестоко и подло. И Вас предаст и продаст… запомните это и не обижайтесь на меня. Но я должен Вам это сказать…»

Скажем прямо, жестокие слова по отношению к Ефремову. Но вспомним, кто их говорит – его педагог, человек, который вблизи наблюдал за его жизнью и творчеством на протяжении тридцати (!) лет. Это достаточный срок, чтобы иметь свое суждение о наблюдаемом. Кстати, такое же мнение сложилось о Ефремове и у другого его педагога по Школе-студии МХАТа, стоявшего у истоков «Современника», – Вадима Шверубовича (сына В. Качалова), который долгое время любил своего ученика, а потом превратился в его ярого антагониста. Но вернемся к В. Виленкину.