стояли на берегу до тех пор, пока не скрылась в воде голова последнего татарина.

Слышно было, как заскрипели зубы и заходили желваки на мясистом лице хана.

– Думаешь, Ахмат, возродить Сарай-Берке? – спросил Асан.

Хан тяжело вздохнул, но Асану не ответил. За него ответил сам Асан.

– Я понимаю тебя, Ахмат. Ты думаешь, что сможешь объединить Чингизидов? Если сможешь, то возродишь и Сарай-Берке. Если нет, не бывать больше Золотой Орде! А эти малые ханства быстро падут. Смотри, как возрождается Московия. А все оттого, что она, глядя на разваливавшуюся Орду, на борьбу за власть, стала объединяться. Так было в века. – Старик замолчал, и голова его упала на грудь.

«Да, старик сказал правду. Я и сам не раз думал об этом. Но что делать? Убивать своих сыновей? Вот они стоят за моей спиной. О чем они думают? Каждый из них считает, что я делаю не так, как сделали бы они. Придя к власти, быстро ее теряем. Мы обречены, если не прекратим эту войну сыновей против отцов, брата против брата. Но для этого надо стать великим. А это возможно только через победу над Московией! Покорю ее, покорятся ханства: Казанское, Крымское и Тюменское… Надо копить силы и искать союзников. А первым делом надо восстановить отношения с Казимиром».

По всей видимости, последние слова хан произнес вслух, потому что вдруг послышались слова старика:

– Ты, Ахмат, что-то сказал?

Хан на мгновение растерялся, подумав: «Ну и слух у старого!» Но тут же нашелся:

– А сам ты как спасся? – спросил хан, обернувшись.

– Да залез под старую дохлую кобылу. Там и пролежал, пока всех гнали к Итилю.

– Повезло тебе, Асан, повезло!

Хан вздохнул. Видать, вырвалось наружу его недовольство тем, что одним везет в жизни, а другим… К последним он причислял и себя.

Ахмат не откладывал надолго исполнение своего решения. Вскоре был отправлен в Краков ордынский посланец. В то время поддерживать связь с польско-литовскими правителями было сложно. Через русские княжества не пошлешь. Югом тоже не пройдешь – там крымский хан следил за каждым движением осколка Орды. Напрямую степями – казаки. Путь был выбран на стыке южных границ русских княжеств и казачьих поселений. И этот путь действовал.

Казимир послание получил. Оно отвечало его стремлениям. Но сейм… Сейм опять встал на его пути.

Вскоре Тайный приказ в Московии получил известие, что ордынский хан вновь наводит мосты с польско-литовским королем. И великий князь решил вплотную заняться этим делом. Но помешало полученное известие, что Фрязин приближается к границам Московии с портретом Софьи, которую прочили ему в невесты. Да какой невесты! Племянницы бывшего великого императора Византии Константина, павшего в борьбе с неверными. Но его слава и дела не померкли. Иван Васильевич временами даже не верил, что такое счастье идет ему в руки.

И вот Фрязин подъехал к Кремлю. Воины расчищали дорогу. Впереди, в карете, ехал княжеский посланец, итальянец Фрязин. За ним – изящная повозка, на ней стоял огромный сундук, обитый кожей, чтобы в случае дождя в него не попала вода. Что там? Повозка остановилась у крыльца. Воины подняли сундук и занесли в хоромы. Всем руководил сам Фрязин. Ему указали комнату, отведенную под смотрины. Мать, митрополит, кое-кто из бояр и князей уже были в комнате. Но Фрязин что-то задумал. И попросил всех выйти, даже Ивана Васильевича, оставив двух воинов, которые выполняли его приказы.

Они сняли с ящика кожу, открыли огромные замки, запирающие крышку. Фрязин подал ключи. Крышку подняли. Там стояла рама, обложенная соломой. Достали раму, так же обтянутую кожей с обеих сторон. Ее снял сам Фрязин, перед этим приказав воинам удалиться. Он осторожно поставил портрет к стене и отступил на несколько шагов, любуясь им. Да, она прекрасна! Но надо сделать ее еще более впечатляющей. Приложив палец к губам, он задумался.

Повернув портрет тыльной стороной, он пошел к двери. Приоткрыв ее, Фрязин попросил принести свечи. Князь, его мать, да и митрополит постарались заглянуть внутрь.

– Еще немного, – улыбнулся Фрязин.

Взяв свечи, он исчез за дверью.

Время, казалось, остановилось. Но вот Фрязин открыл дверь. Шторы на окнах были задернуты, и комната погрузилась в темноту. Только вдали, у стены, две свечи освещали нечто бесподобное. Это было прекрасное женское лицо! Большие, как живые, глаза смотрели вопросительно, и в то же время в них светился призыв… нежный, мягкий. Нос с чувствительными ноздрями, красиво очерченные губы. Чистое, ясное чело, на которое ниспадали кольцами несколько прядей. Портрет поразил всех.

После осмотра, когда раздвинули шторы, Иван Васильевич посмотрел на мать. По его загоревшимся глазам Мария Ярославовна поняла: Софья понравилась сыну. И если она скажет «нет», он ее послушает, а она наживет этим не одного врага.

– Да, – произнесла она и отвернулась от сына.

– Да, – сказал и митрополит, и, тут же поднявшись, всех благословив, вышел в проход.

Что делать князьям и боярам? Решение было принято! И Фрязину приказано было немедленно возвращаться в Рим и сообщить Виссариону о согласии великого князя, государя Руси, взять себе в жены племянницу великого византийского императора. Империя уже не существовала, но принадлежность невесты к этому некогда могучему роду объясняла, что заставило Москву сделать такой выбор.

Возвращение Фрязина в Рим и сообщение им о принятом в Москве решении на несколько дней заставило папский дворец забыть обо всех делах, кроме одного: кто и как сделает главное предложение Ивану Васильевичу о смене веры. Долго рядили, останавливаясь на Софье. Виссарион, набравшись смелости, заявил, что сразу по приезде Софья будет не в состоянии поднять этот вопрос. Тут должен быть знающий, начитанный человек. А Софья очень слаба в этих вопросах: она способна решить его только настойчивым советом, подбирая для этого удобные, подходящие случаи. Придумали для усиления влияния послать самого способного и подготовленного для таких дел легата. Папа, обдумав, согласился. Нашелся легат, который был умен и начитан. Им оказался Антонио Бономбра.

На встрече с папой он выглядел уверенным, знающим человеком. Папа едва остановил его, когда тот попытался проиллюстрировать свой разговор с князем, митрополитом.

– Хватит, хватит! – поднял руку папа. – Вижу, знаток ты неплохой. Смотри там не подкачай.

Виссарион, услышав такие слова от папы, насторожился: «Что тот заметил в Антонио?» Но ответа не нашел. Виссарион напомнил папе, что Софье нужно приданое. На это папа ответил:

– Я не забыл, кардинал, своего обещания. Шесть тысяч дукатов она получит. – Затем, усмехнувшись, добавил: – Езжай к своей крестнице, собирай ее в путь. Да не забудь сказать, зачем мы ее туда посылаем.

На другой день Виссарион, сияющий как победитель, явился в дом Палеологов.

– Милая моя