Как мы с Питером убедились на примерах других животных, чтобы правильно интерпретировать анатомию мозга, необходимо представлять себе экологическую нишу, занимаемую данным видом, и его поведение. Пытаясь выяснить, каким образом слуховые пути в мозге дельфина обеспечивают и обычный слух, и эхолокацию, мы опирались на огромный массив данных о физиологии и морской среде обитания дельфинов. Работая с мозгом морских львов, мы обращались к исследованиям Фрэнсис Галлэнд, посвященным воздействию домоевой кислоты и позволявшим связать повреждения гиппокампа с припадками и нарушениями памяти.

Однако тилацины исчезли как вид, а когда они еще существовали, никто их поведение не изучал. Мне же, чтобы как-то разобраться в их мозге и в том, каково быть сумчатым волком, нужно было сперва познакомиться с окружавшей их средой. Я должен был прочувствовать все сам.

Меня предупреждали, что буш густой и непролазный, но, пока там не побываешь, трудно представить себе, насколько. Австралийцы называют бушем почти любую дикую местность. На материке это в основном пустыня. Но на юго-западе Тасмании, как показывал мой стремительно растущий опыт, буш представлен дождевыми лесами и джунглями.

Пригнувшись, я пробирался между пальмами-ричеями, которые цепляли меня за одежду сухой жесткой бахромой на стволах. Лес словно ставил заслоны на пути непрошеного гостя, посягающего на его тайны. Я раздвинул нависшие листья, и мне за шиворот вылилась вода от ночного дождя. Тропинка, хоть и различимая, была почти нехоженой. Буш спешил отвоевать захваченные территории.

Вскоре пальмы сменились зарослями осоки высотой от полуметра до метра. Осока эта, даром что ниже пальм, препятствовала моему продвижению ничуть не меньше. Эта колючая трава родом из мелового периода прекрасно себя чувствует на болотистых почвах тасманийского буша. А вот мне мало того что приходилось продираться через ее заросли, так еще и нога при каждом шаге погружалась в воду. И, как я обнаружил уже гораздо позже, с водой в обувь коварно проникали пиявки.

Всего за неделю до этого мы с Кеном Эшуэллом делали в Университете Нового Южного Уэльса в Сиднее МРТ второго экземпляра мозга тилацина.

В день сканирования Кен заехал за мной в гостиницу, и мы покатили в музей. У входа нас дожидалась Сэнди Инглби, куратор отдела млекопитающих. В руках у нее была коробка от шампанского.

– Не рановато праздновать? – пошутил Кен.

Сэнди рассмеялась:

– Другой тары под экспонат не нашлось.

В кабинете МРТ Сэнди осторожно вынула банку с мозгом из коробки. Резко запахло спиртом.

– В чем это он? – не удержался я.

Никто не знал.

– Кен, принимайте! – провозгласила Сэнди, предоставляя ему почетное право достать образец.

Надев перчатки, Кен бережно извлек мозг из банки и уложил на весы. Получилось тридцать граммов.

– В два раза тяжелее смитсоновского, – сообщил я. – Значит, не так уж сильно усох. Есть надежда на более сильные сигналы.

Физическое состояние мозга было все же далеко от идеала. Записывая вес, я заметил в верхней части глубокий разрез. Он мог здорово затруднить нам работу. Насколько он глубокий – покажет только сканирование. А еще у этого экземпляра были отсечены обонятельные луковицы.

Поскольку время поджимало, погружать мозг в инертную жидкость нам было некогда. Мы просто запаяли его в полиэтиленовый пакет и загрузили в томограф. Аппарат мощностью 9,4 Тл существенно уступал в размерах тому, который использовали мы с Питером, с полем в 3 Тл. Поле сверхвысокой мощности очень трудно генерировать в аппарате, вмещающем человеческое тело, так что у этого томографа диаметр тоннеля не превышал тридцати сантиметров – примерно вполовину меньше, чем у «человеческого». Зато для крысиного или обезьяньего мозга – в самый раз. И для тилацина.

Предварительные сканы выглядели многообещающе. Хороший четкий контраст означал, что серое и белое вещество не расползлись в кашу. А более мощное магнитное поле позволяло сканировать в более высоком разрешении. Мы настроили сканер на 200 микрометров – одну пятую миллиметра. При таком разрешении можно разглядеть то, что находится на пределе видимости для невооруженного глаза. Это примерно то же самое, что поместить мозг под микроскоп, только нам не нужно будет нарезать его на срезы и мы не ограничены плоским изображением. На сканирование уйдет три часа. Еще столько же будет длиться диффузионная МРТ.

Убедившись, что мозг благополучно помещен в томограф, Сэнди вернулась в музей. Нам же было строго предписано не оставлять экспонат без присмотра.

О добыче корма у тилацинов неизвестно почти ничего. Как и все сумчатые, тилацины были животными ночными, поэтому мало кто из людей наблюдал их за охотой. Занимая в Тасмании высшее положение в пищевой цепи, сумчатый волк, скорее всего, охотился на более мелких животных, таких как валлаби, поссум, филандер. Вопрос о нападениях тилацинов на овец по-прежнему остается открытым.

Разумеется, вполне возможно, что сумчатые волки убивали и овец. Физическими параметрами тилацин примерно соответствовал койоту, которого хорошо знают и ненавидят все овцеводы. В Соединенных Штатах в 2014 году из-за нападений хищников погибли шестьдесят одна тысяча семьсот двенадцать овец и ягнят, причем в 54 % случаев виноваты были именно койоты[125]. Однако строение лап у тилацина отличалось от койотовых, поэтому и стратегия охоты у него могла быть иной. Анализ локтевых суставов показывает, что сумчатый волк не обладал необходимой биомеханикой для преследования[126]. То есть бегал он небыстро. Зато у него вполне могла развиться способность подкарауливать добычу и нападать из засады.

Аналогичные выводы следуют из сравнения зубов тилацина с зубами других животных[127]. По форме зубов – особенно клыков – можно вычислить, как хищник приканчивает свою добычу. Собачьи клыки вдоль шире, чем поперек – такая форма как нельзя лучше подходит, чтобы раздирать и кромсать. У кошек зубы более округлые в поперечном сечении – приспособленные для прокусывания и дробления. У тилацина зубы в поперечном сечении напоминают яйцо – нечто среднее между собачьими и кошачьими, ближе по форме к зубам лис и гиен.

Традиционные представления и современная реконструкция сходились в одном: стремительностью тилацин не обладал. Первые поселенцы и покорители буша считали его тугодумом (что плохо согласуется со славой истребителя овец). Однако медлительность отнюдь не свидетельствует о тупости. Я надеялся, что мозг тилацина поможет нам разрешить эти противоречия.