Когда он наконец добрался до ворот, орки уже расправились с караулом и валом валили вниз, в Большой город. Внизу, в конце пологого спуска, ведущего к захваченным орками воротам Высокого города, еще кипела круговерть яростной схватки, но, судя по тому, что орки перли нескончаемым потоком, отчаянно сражающимся людям осталось недолго…

Беневьер спрятался за углом конюшни, примыкавшей к стене Высокого города, поблизости от угловой башни, надеясь, что рано или поздно этот поток орков прекратится (ну не может же он быть бесконечным) и тогда ему удастся проскользнуть, но минуты тянулись за минутами, а орки все перли и перли. Так что спустя некоторое время Беневьер понял, что даже если этот поток вскоре кончится — соваться в город, набитый ТАКИМ количеством орков, да еще явно вошедшим в раж — чистое безумие. И потому потихоньку отступил.

Первые пару дней он провел, скрываясь в подвале угловой башни, справедливо полагая, что как раз сейчас орки активно обыскивают город и без разговоров расправляются с теми, кто мог показаться им опасными или подозрительными. На опасного Беневьер, как он надеялся, не тянул, а вот по поводу подозрительного поручиться не мог. Так что самым разумным пока было сидеть здесь, в пределах Высокого города, который орки вроде как обыскали первым делом. Результаты этого обыска Беневьеру потом снились довольно долго… особенно люди, насаженные на вертела, причем еще живьем, хотя уже освежеванные и выпотрошенные. Сказать по правде, это очень помогло справиться с голодом, поскольку ничего съестного ни в карманах, ни в кладовке Беневьер не обнаружил.

Как оказалось, решение Беневьера было разумным. На третий день (вернее, ночь) он без особых проблем выбрался из Высокого города, спустившись по стене с помощью украденных в соседней конюшне и связанных друг с другом вожжей.

Беглая разведка показала, что любая попытка выбраться из города если и не стопроцентно обречена на провал, то как минимум чрезвычайно затруднительна. Настолько, что у Беневьера отпало всякое желание испытывать свою удачу на прочность.

Активная фаза обысков и расправ уже пошла на убыль, но орков на улицах по-прежнему было очень много. Да и стены с воротами они контролировали все еще неистово. Так что пока еще просто попасться на глаза (и затем почти непременно в лапы) какому-нибудь орку означало немедленное отправление на вертел. Либо лишение обеих верхних конечностей, возможно, одной нижней, а также ушей, губ, языка и всяких других «вкусностей», что, впрочем, представлялось Беневьеру нисколько не лучше. Тем более что и смерть это отдаляло не слишком. Ибо подобное означало, что «хозяева» в данный момент просто предпочитают не мясо, зажаренное на вертеле, а мясную похлебку. И еще живой «мясной погребок», коего не лишали жизни только лишь для того, чтобы не лишаться «свежатинки», практически гарантированно отправлялся в котел на следующем заходе. Так что единственным, что представлялось Беневьеру в этих условиях реальным, было залечь на дно здесь, в городе. Во всяком случае до того момента, пока не представится случай его покинуть…

Возможности затаиться в Эл-Северине у Беневьера прежде имелись, хотя теперь никто не мог поручиться, что они сохранились. Нет, он исправно оплачивал содержание «норы» у дядюшки Скелета и на всякий случай еще и у Визги, так что финансовых претензий либо еще каких-то обвинений в невыполнении предварительных условий доступа к «норе» ждать не приходилось. Но, во-первых, никто не мог поручиться, что и Скелет, и Визга все еще живы. Потому как они-то уж точно были и опасными, и подозрительными. А, во-вторых, даже если и живы, то оба, как и любой представитель того мира, который всегда и везде называли теневым или криминальным, были людьми практичными и прагматичными. И, как таковые, могли посчитать, что в нынешних условиях наличие лишнего рта (а после появления внутри городских стен такого количества чрезвычайно прожорливых тварей над Эл-Северином отчетливо замаячил призрак голода) да плюс боязнь вызвать активное недовольство нынешних хозяев города пребыванием под их крышей человека, известного своими связями с одним из столпов прежней власти, делают Беневьера нежелательным гостем, несмотря на все прежние договоренности и обязательства. Как говорится, «ничего личного — только бизнес».

До «норы» дядюшки Скелета Беневьер с великим трудом добрался, когда уже снова стемнело, весь взмокший. Если бы не его богатый прошлый опыт, ему это вряд ли бы удалось.

Когда до входа в знакомый подвал оставалась какая-то сотня локтей, за поворотом послышались характерное топанье и сопение. В самый последний момент Беневьер сумел вскарабкаться на козырек над входной дверью ближайшего дома и замер там, пропустив под собой орочий патруль. Когда орки скрылись в глубине переулка, он еще минут пять торчал на козырьке, приводя в порядок нервы и дыхание.

В подвале Скелета на первый взгляд все было как прежде — тусклое освещение из десятка свечек, вонь, грязь и пьяный говор. Сам дядюшка, как всегда, маячил за стойкой. Беневьер ввалился внутрь и, протопав сапогами к стойке, бросил сквозь зубы:

— Эля.

Дядюшка окинул его взглядом и, развернувшись к бочке, чье донце с краном было просунуто в отверстие в стене, не торопясь нацедил кружку. Беневьер сгреб ее и туг же высосал. Дядюшка сопроводил его действия внимательным взглядом. Беневьер грохнул кружкой о стойку и хрипло спросил:

— Комната готова?

Скелет пожал плечами:

— Мест нет.

Беневьер уставился на него. Дядюшка выдержал взгляд с полной невозмутимостью.

— Что-то я не понимаю… — угрожающе начал Беневьер. Дядюшка обнажил десны в улыбке, которую вряд ли кто в здравом рассудке мог принять за виноватую:

— Извини, но, сам видишь, обстоятельства изменились коренным образом. Просто бизнес, ничего личного… Впрочем, — дядюшка еще раз оскалил свои крупные зубы, наполовину покрытые налетом зубного камня, из-за которых он главным образом и получил свое прозвище, — можешь пожаловаться. Нынешним властям…

Беневьер скрипнул зубами. Ранее он с пренебрежением реалиста и прагматика относился к традициям благородных относительно слова, чести и верности, но теперь вынужден был признать, что случаются в жизни ситуации, когда было бы лучше, если бы твой визави, во-первых, оказался благородным, а во-вторых, и тебя также считал бы за благородного. Несмотря на все издержки непрактичности, которые принесло бы поддержание статуса благородного во времена ДО возникновения нынешней ситуации…

— И что?

— Извини, — повторил дядюшка Скелет.

Беневьер несколько мгновений молча сверлил его взглядом, а затем буркнул:

— Еще эля.

Скелет снова нацедил кружку. Беневьер сгреб ее, сделал большой глоток, потом глухо спросил:

— Ты не знаешь, Клещ уцелел?

Скелет пожал тощими плечами:

— Не знаю. В нынешние времена можно быть уверенным, что остался цел, только когда день закончился. Вчера он был еще цел. Из наших за это время в котел отправился только Синюшник.

Беневьер понимающе кивнул: