Разделенные метровыми промежутками, судьи коротко посовещались, поворачиваясь друг к другу и покачивая локонами своих париков, после чего лорд Баксфилд попросил Скеррита и Файфа подойти к судейскому барьеру и, склонясь вниз, о чем-то с ними коротко переговорил. Затем он объявил часовой перерыв для вынесения решения, ашер поднял зал и лорды-судьи вместе с адвокатами защиты и обвинения удалились через угловую дверь.

Спустя пять минут в кабинете лорда-канцлера в Вестминстерском дворце зазвонил телефон. Говорил премьер-министр:

— Аллен, помнится, вы назвали Скеррита покладистым парнем? Мне только что сообщили из Олд Бейли, как этот покладистый парень потребовал разбирательства о законности наших воздушных операций в Германии. Неужели нельзя было заткнуть рот этому выскочке?

— Сэр, эти разбирательства еще ничего не значат, — принялся успокаивать премьера Джоуит. — Они сведутся к бесконечным препирательствам, не более того. Подобное, как вы сами знаете, имело место в американском конгрессе и кончилось ничем.

— Поймите, Аллен, у них были закрытые слушания, у нас — открытый уголовный процесс. Чувствуете разницу? А где зубы хваленого Файфа, этой грозы нацистов? Я читал вчерашний отчет — он там мямлит всякую чепуху. Зачем столько лишних вопросов? Его задача — как можно быстрее завершить процесс, а не блистать перед присяжными и газетчиками своей эрудицией. По второму и третьему пунктам присяжные однозначно признают Шеллена виновным. Что еще надо?

— Сэр, мы не можем сократить процедуру, пока защита не исчерпает свои доводы. Вы предлагаете Файфу замолчать и уступить инициативу Скерриту?

— Он и так ее уже уступил, — немного помолчав, проворчал Эттли. — Сейчас эта старая калоша Баксфилд удовлетворит ходатайство Скеррита, перенесет прения на завтра, и я не удивлюсь, если к вечеру завтрашнего дня над головой Шеллена засияет нимб святого. Пьерпойнт упадет в обморок, когда придет надевать на него петлю.

Что ж, первая половина пророчества Клемента Эттли сбылась полностью. Судьи вынесли решение удовлетворить ходатайство защиты и возобновить слушания утром следующего дня. Главную роль здесь сыграл лорд Грауер, во многом разделявший взгляды своего друга доктора Белла о неоправданной жестокости бомбардировок городов Германии. Лорд Баксфилд согласился с принятым решением скрепя сердце и только при условии, что адвокат Скеррит не уйдет в своих выступлениях дальше города Хемница, ни разу не произнесет слово «Дрезден» и не упомянет в связи с прениями не только имен бывшего и действующего премьер-министров, но и ни одного имени из списка Великих офицеров государства[38]. В противном случае он пригрозил открытые слушания сделать закрытыми. Джон Скеррит был вынужден приложить руку к сердцу и клятвенно пообещать.

* * *

Утром следующего дня балконы в Старом Бейли ломились от журналистов и представителей различных общественных организаций, сумевших прорваться в зал заседания.

Вошли и расселись судьи, и стук судейской колотушки возвестил о возобновлении слушаний.

— Мистер Скеррит, прошу вас, — лорд Баксфилд указал молотком в сторону адвоката, предлагая тому начать полемику.

— Благодарю, ваша честь. Прежде всего считаю необходимым оговорить список статей Гаагской конвенции, принятой 18 октября 1907 года, имеющих прямое отношение к нашей дискуссии. Это статьи 25-я, 26-я и 27-я. О статье 25-й я уже говорил, и нет смысла повторяться. Полный текст статьи 26-й следующий: «Начальник нападающих войск ранее, чем приступить к бомбардированию, за исключением случаев атаки открытою силою, должен сделать все от него зависящее для предупреждения об этом властей».

В статье 27-й, в частности, говорится: «При осадах и бомбардировках должны быть приняты все необходимые меры к тому, чтобы щадить, насколько возможно, храмы, здания, служащие целям науки, искусств и благотворительности, исторические памятники, госпитали и места, где собраны больные и раненые, под условием, чтобы таковые здания и места не служили одновременно военным целям».

И еще нам интересна статья 3-я, которая гласит: «Воюющая Сторона, которая нарушит постановления указанного Положения, должна будет возместить убытки, если к тому есть основание. Она будет ответственна за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил». Вот и все.

Как говорится, коротко и ясно. К сожалению, речь в этих статьях Конвенции идет о строениях, храмах, памятниках культуры и прочих материальных объектах и при этом совершенно не упоминается мирное население. Вероятно, в 1907 году никому и в голову не могло прийти, что главным объектом нападения когда-то станет именно оно. Итак, я утверждаю, что причиной того, что военнослужащий британской армии флаинг-офицер Шеллен оказал помощь силам противовоздушной обороны противника при защите города Хемница, явилось многократное и не обоснованное никакими чрезвычайными военными необходимостями нарушение 25-й, 26-й и 27-й статей Гаагской конвенции. Явившись очевидцем гибели десятков тысяч человек в своем родном городе Дрездене и понимая, что то же самое ждет город Хемниц, в котором он бывал в годы детства и в котором похоронена его мать, он, не имея никаких других возможностей воспрепятствовать запланированному убийству тысяч соотечественников, вынужден был пойти на крайнюю меру, встав временно в ряды защитников города. В связи с этим прошу снять с моего подзащитного первый и второй пункты обвинения, поскольку совершенные им деяния были вызваны внешними принуждающими обстоятельствами, оказавшими на психику моего подзащитного влияние непреодолимой силы, сопоставимое с длительно действующим аффектом и усугубленное тем, что он был немцем и уроженцем тех мест. Что касается третьего пункта — о дезертирстве, то его я предлагаю рассматривать как следствие сложившейся ситуации.

— У меня вопрос к вашему клиенту, — мгновенно среагировал Файф, — скажите, мистер Шеллен, а вы вообще-то думали о пунктах Гаагской конвенции, когда помогали врагам короля, или вами двигало нечто иное, например защита своего города, могилы матери, помощь родному брату?

Алекс встал.

— Нет, сэр, не думал. Откровенно говоря, я не думаю о них и сейчас.

В зале раздался хохот и редкие хлопки аплодисментов. Скеррит тоже улыбнулся и поднял руку:

— Что ж, ответ моего клиента свидетельствует лишь о его честности. Другой на его месте мог сказать: о да, сэр, я только о них и думал, об этих статьях с 25-й по 27-ю. Ночей не спал, так они меня донимали. Однако, джентльмены, а где же презумпция знания закона? Мы прекрасно понимаем, что это лишь юридическая фикция, и, тем не менее, когда человек нарушает закон, никто не спрашивает его, думал ли он о нем и, вообще, знает ли он законы. Считается априори, что знает. Почему же теперь, когда человек защищает закон, нас интересует, действовал ли он осознанно, опираясь на свое знание, или его субъективные нравственные ориентиры совпали с нормами неведомого ему права?