Особыми клиентами среди пострадавших были сотрудники еврейских общин, которые сначала были уволены национал-социалистами, а затем подверглись преследованиям и изгнанию. С принятием закона «О правовых отношениях еврейских религиозных объединений» в марте 1938 года рейх лишил иудейские религиозные общины статуса публично-правовых компаний. В результате работники потеряли свои пенсии, а накопленное ими имущество перешло к национал-социалистическому государству. Во время Гаагских переговоров по Люксембургскому соглашению обсуждался вопрос о том, кто и сколько должен заплатить за эти и другие убытки. Будучи главой Конференции по претензиям, Бен предложил покрыть пенсионные обязательства в размере 30 миллионов марок. Немцы не согласились. Тогда Бен предложил сформировать еврейскую экспертную комиссию, которая будет рассматривать заявления по каждому конкретному случаю. Если бы немецкие власти приняли первоначальное предложение Бена, они бы выплатили не больше названной суммы. Но немцы предпочли второй вариант. «Это было настолько разумно, что мы отказались от первоначального предложения», – рассказывал Бен. Был сформирован консультативный совет, состоящий из членов Объединенного распределительного комитета, Объединенной реституционной организации и Конференции по претензиям, председателем которого стал Бен. Единственный постоянный сотрудник, Эрнст Г. Лёвенталь («очень добросовестный немецкий еврей»), вернувшийся из изгнания, переехал в небольшой офис в Бонне. Он изучал просьбы еврейских должностных лиц, а затем выносил рекомендации. «Документы были в основном четкими и исчерпывающими, так что заявки можно было принимать или отклонять без особого обсуждения», – рассказывал Бен. Если за голосовало столько же членов комитета, сколько и против, то решающий голос был у Бена. В неоднозначных случаях он всегда принимал решение в пользу заявителя.

Позже Бен с удовлетворением подсчитал, что пенсионная программа обошлась немецкому правительству во много раз дороже, чем 30 миллионов марок, которые он первоначально предлагал. «Глупее моего предложения могло быть только то, что Германия его отклонила», – заключил он.

Особым вызовом для Бена как генерального директора JRSO стала ситуация со священными реликвиями, украденными нацистами. К ним относились свитки Торы, молитвенники и другие священные тексты, а также подсвечники, серебряные тарелки и винные кубки. При национал-социализме кража таких предметов была задачей государственного уровня. В первую очередь ответственным за это был «Штаб рейхсляйтера Розенберга», названный по имени своего руководителя, гитлеровского придворного интеллектуала Альфреда Розенберга. Указ фюрера от 1 марта 1942 года гласил: «Евреи, масоны и связанные с ними идеологические противники национал-социализма являются инициаторами нынешней войны, направленной против рейха. Последовательное духовное противостояние им является военной необходимостью. Поэтому я поручаю рейхсляйтеру Розенбергу выполнить это задание по согласованию с начальником верховного командования вермахта. Его оперативный штаб по оккупированным территориям имеет право производить поиск в библиотеках, архивах, ложах и других учреждениях идеологической и культурной сферы по соответствующим материалам и конфисковывать их для идеологических задач НСДАП, а также для более поздних научно-исследовательских проектов Высшей школы партии». По замыслу Гитлера – и проектам архитектора Гислера – «Высшая школа» должна была стать «центральным местом национал-социалистических исследований, обучения и воспитания» (указ фюрера от 21 января 1940 года).

После войны большая часть награбленного находилась на складе в Висбадене под контролем американской военной администрации. Бену доверили заняться возвращением реликвий. Установить, кому принадлежали священные предметы, было сложно: многих прежних владельцев убили нацисты, и многие еврейские религиозные общины больше не существовали. Некоторые свитки раньше принадлежали синагогам с богатейшими традициями – в Польше, Литве, Латвии, Эстонии, Украине или другим центрам еврейской науки. В тех редких случаях, когда церковь еще функционировала, реликвии возвращали владельцам. Остальные предметы отправляли в Израиль, где большинство выживших евреев нашли новый дом. Израильское министерство по делам религий было благодарным приемщиком и распределяло бесхозяйные реликвии.

Ситуация становилась более сложной, если свиток Торы был поврежден. Его нельзя было использовать, пока ортодоксальные книжники не восстановят его. Однако если на пергаменте была повреждена надпись с именем Божьим, реставрация не допускалась. Для восстановления свитков, подлежащих реставрации, приезжали израильские специалисты, которые работали под наблюдением «Джойнт» в Париже. Во время одного из рабочих визитов Бен обнаружил, что некоторых священных предметов недоставало. Бен обратился к ответственному раввину, поскольку не исключал, что тот, возможно, прикарманил ту или иную ценную Тору. Он не знал наверняка, является ли исчезновение свитков благословенным деянием или уголовным преступлением, и обратился к раввину.

– Должен ли я смотреть в небеса, чтобы найти виновного, или вниз на дьявола? – спросил Бен.

– Вам не нужно смотреть ни наверх, ни вниз. Вам нужно отвернуться! – ответил раввин.

Бан запомнил, что «иногда лучшее, что можно сделать, – это ничего не делать».

Другой инцидент произошел позже в Нью-Йорке, когда Бен выступал перед наблюдательным советом JRSO. Он с гордостью рассказывал, что ценности переданы законным владельцам, их наследникам или бедным иудейским религиозным общинам. Также Бен упомянул, что не имеющие владельца поврежденные серебряные предметы, которые, несмотря на все усилия, невозможно было восстановить, отправили в Великобританию, где их передали на переплавку на респектабельное предприятие, управляемое еврейской семьей Голдсмит. Вырученные средства передали «Джойнту» и Еврейскому агентству Израиля, которое распределило их среди особо нуждающихся лиц, переживших Холокост. Бен еще продолжал доклад, когда раввин Исаак Левин, почтенный глава ортодоксального Союза американских еврейских общин, прервал его. Он поднялся, гневно взглянул на Бена и бросил:

– Правильно ли я понял? Вы действительно сказали, что отправили эти священные предметы, последние останки наших убитых предков, в крематорий?

Повисла гробовая тишина.

– Мы сделали все, что могли в данных обстоятельствах, – растерянно промолвил Бен. Только спустя годы он почувствовал, что раввин понял его мотивы и простил его.

Особые знания и нетрадиционные меры предосторожности требовались при решении вопроса о том, что делать с сотнями еврейских захоронений на территории ФРГ. Во время национал-социализма могилы нередко оскверняли и повреждали, но все же в большинстве случаев кладбища не оставались без присмотраXVI. Как председатель JRSO, который официально занимался еврейскими захоронениями, Бен стал как бы высшим охранником еврейских кладбищ в стране, а позже занялся этим вопросом и как юрист. Вначале он не разбирался в тонкостях и созвал совет из троих выдающихся ученых-раввинов, среди которых был «главный раввин» из Израиля. Раввины ясно дали понять, что в отношении кладбищ применяются строгие правила. Основная мысль заключалась в следующем: «То, что когда-то стало кладбищем, должно им оставаться». В отличие от католических или протестантских могил, которые очищают каждые двадцать лет, чтобы освободить место для новых захоронений, еврейские могилы остаются навсегда. Ничего нельзя менять. Если надгробный камень падал, он должен остаться там, где упал. Все это не делало задачу проще.