И с той поры А. Вырубова всю свою жизнь связала с государыней. Если по той или иной причине императрица не могла принять ее день или два, Вырубова начинала дуться. И тогда императрица принималась над нею подтрунивать, называя ее «наш большой ребенок», «наша маленькая дочурка». Чтобы очутиться ближе ко дворцу, Анна переехала в небольшой дом в каких-то двухстах метрах от царской резиденции. Это было летнее строение, без фундамента, и зимой из щелей страшно дуло. А. Вырубова вспоминала: «Когда Их Величества приезжали вечером к чаю, государыня привозила в кармане фрукты и конфекты, государь – шерри-бренди. Мы тогда сидели с ногами на стульях, чтобы не мерзли ноги. Их Величеств забавляла простая обстановка. Сидя у камина, пили с сушками чай, который приносил мне мой верный слуга… Помню, как государь, смеясь, сказал потом, что после чая у меня в домике он согрелся только у себя в ванной».

Если Вырубова не принимала августейших посетителей у себя в домике, то сама отправлялась во дворец. Придя туда после обеда, вместе с членами императорской семьи она решала крестословицы, принимала участие в играх и громкой читке. В разговоре она редко касалась политики или выдвигала какую-то оригинальную точку зрения, предпочитая разделять взгляды, выражаемые царем или императрицей. Если супруги расходились во мнениях, она, стремясь никого не обидеть, все-таки вставала на сторону государыни.

В отличие от большинства царских фавориток, ничего, кроме внимания и любви, Вырубова не искала. Она была лишена честолюбия. Никогда не появлялась на придворных церемониях, не требовала наград, званий или денег для себя или своих близких. Иногда государыня дарила ей платье или несколько сотен рублей, но, как правило, Анна возвращала подарки назад. Во время Первой мировой войны сто тысяч рублей, выплаченных ей железной дорогой в качестве компенсации за увечье, Вырубова истратила на устройство одного из лазаретов в Царском Селе.

В придворном обществе, где зависть, интриги, личные амбиции проявлялись так заметно, Анна Вырубова раздражала многих. Одни насмехались над ее непривлекательной внешностью и простодушием, другие полагали, что российская императрица достойна более подходящей наперсницы. Великие княгини, которых никогда не приглашали в царский дворец, возмущались тем, что смахивающая на простолюдинку Вырубова целые вечера проводит в кругу императорской семьи. Французский посол в России Морис Палеолог был просто шокирован обыденной внешностью фрейлины. Он писал: «Какая странная особа!.. У нее нет никакого официального звания… Физически она неповоротлива, с круглой головой, с мясистыми губами, с глазами светлыми и лишенными выражения, полная, с ярким цветом лица… Она одевается с совершенно провинциальной простотой».

Но те самые качества, за которые придворные презирали Вырубову, привлекали к ней императрицу. Если остальные думали лишь о себе самих, то Анна была бескорыстна, что выгодно отличало ее в глазах императрицы. Государыня и слышать не хотела тех, кто критиковал ее юную подопечную. Когда Вырубова видела в ком-то нерасположение к себе и сообщала об этом царице, та лишь удваивала внимание к своей подруге. Императрица отказалась дать Анне официальную должность, что позволило бы ей полнее включиться в придворную жизнь. Вырубова вспоминала: «Герцог Гессенский говорил государыне, чтобы мне дали официальное место при дворе: тогда-де разговоры умолкнут и мне будет легче. Но государыня отказала, говоря: „Неужели императрица всероссийская не имеет права иметь друга!“».

Позднее, во время войны, когда царица стала играть важную роль в политической жизни государства, дружба Александры Федоровны и Анны Вырубовой приобрела политическую окраску. Поскольку на Вырубову смотрели как на наперсницу императрицы, каждый ее жест, каждое слово привлекали к себе всеобщее внимание и становились предметом пересудов. Справедливо или нет, но взгляды, деятельность, вкусы и ошибки Вырубовой в глазах общества ассоциировались с личностью императрицы. Обстоятельство это имело особое значение в связи с безоглядной преданностью Вырубовой сибирскому чудотворцу Григорию Распутину, чье влияние на царя и императрицу, а следовательно, и на жизнь России превзошло со временем все границы. Анна встретила Распутина, когда тот только что появился в Петербурге. Он предсказал, что брак ее будет неудачным, и Вырубова решила, что перед нею человек, угодный Богу. В уверенности, что Распутин сможет облегчить тяжкое бремя, лежащее на плечах государыни, Анна Вырубова стала самой преданной его сторонницей. Именно Вырубова устраивала встречи царицы со старцем. Носила записки и ежедневно телефонировала Распутину. Была его верным глашатаем и внушала царице его взгляды. Сама же Анна никаких собственных мнений не выражала и никаких действий не предпринимала. Все, кто сталкивался с нею лично, – министры, послы, даже секретарь Распутина – в один голос заявляли, что она была передаточным каналом, идеальной граммофонной пластинкой, что сама она ничего не понимала в делах.

Тем не менее в бурные дни, кульминационным пунктом которых явилось падение монархии, простушку Вырубову обвинили в том, что она оказывала важное политическое влияние на государя и императрицу. Ходили слухи один чудовищнее другого, будто во дворце происходят отвратительные оргии. Ее обвинили в том, что она подговаривала Распутина воздействовать на царя с помощью гипноза или наркотических средств. Утверждали, что и государь, и старец были ее любовниками, причем предпочтение отдавалось последнему.

Как ни смешно, но и аристократы, и революционеры повторяли одни и те же байки с одинаковым удовольствием и одинаково повизгивая от возмущения. После отречения царя Анна Вырубова, над головой которой сгустились тучи, была арестована министром юстиции Временного правительства Александром Керенским. Позднее, когда ее решили судить за «политическую деятельность», Вырубова стала оправдываться и прибегла к единственному доступному ей способу защиты. Она потребовала проведения медицинской экспертизы. Такая экспертиза была проведена в мае 1917 года, и, к удивлению всего населения страны, Анна Вырубова, покрывшая себя недоброй славой наперсницы императрицы, оказалась девственницей.

Эмоциональные нагрузки, которые из года в год приходилось выдерживать государыне, стали все заметнее сказываться на ее здоровье. Еще девочкой она страдала от острых невралгических болей в спине и ногах. В течение первых шести лет замужества у нее было четверо тяжелых родов. Борьба с недугом сына истощила ее эмоционально и физически. Во время болезни ребенка государыня, не щадя себя, днем и ночью сидела у его изголовья. Но когда опасность оставалась позади, императрица, обессилев, оказывалась на несколько недель прикованной к постели и могла передвигаться лишь в кресле-коляске. В 1908 году, когда сыну было четыре года, у государыни появились симптомы заболевания, которое она охарактеризовала как «расширение сердца». У Александры Федоровны появилась одышка, она стала быстро уставать. «Она действительно стала больной женщиной, – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, сестра императора. – Дышала она быстро и, по-видимому, с болезненным усилием. Я часто замечала, что у нее синеют губы. Постоянная тревога о здоровье цесаревича окончательно подорвала ее здоровье». Доктор Боткин, который ежедневно приходил к императрице в девять утра и пять часов пополудни, чтобы прослушать ее сердце, спустя много лет, уже в сибирской ссылке, объяснил одному офицеру, что государыня унаследовала фамильную болезнь кровеносных сосудов, которая зачастую приводила к «прогрессирующей истерии». Выражаясь современным медицинским языком, у императрицы наблюдались симптомы психосоматического свойства, обусловленные тревогой за здоровье сына.