Мы с Крисом разглядывали кружащиеся в танце пары, особенно если оба партнера были молодыми и красивыми, и отпускали замечания по поводу их одежды, причесок, пытаясь угадать в каких отношениях они друг с другом. Но больше всего наши взгляды были, конечно, прикованы к матери, которая была в центре внимания всего зала. Чаще всего она танцевала с высоким и симпатичным темноволосым мужчиной с большими усами. Именно он принес ей фужер на подставке и тарелку с закусками, и они сели отдохнуть на бархатную кушетку, как мне показалось слишком близко. Я ненадолго отвлеклась от них и бросила взгляд на трех поваров, все еще готовивших нечто, напоминающее блины, а также маленькие колбаски с начинкой. Аромат достиг наших ноздрей и заставил наши слюнные железы усиленно заработать.

Наши трапезы были скучны и монотонны: сэндвичи, супы и вечная жареная курица с картофельным салатом. Внизу, под нами, полчища истинных гурманов вкушали деликатесы. Им пищу подавали горячей, а нашу трудно было назвать даже теплой. Молоко мы держали на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, чтобы оно не скисло, и иногда находили на нем корочку льда. Если мы выставляли туда и нашу корзинку, то к ней подкрадывались мыши и оставляли на продуктах следы своих зубов.

Время от времени мама исчезала вместе с этим мужчиной. Куда они уходили и что делали? Может быть они целовались? Может мама была влюблена? Даже со своего места, находящегося достаточно далеко, я видела, что мужчина явно увлечен мамой. Он не мог оторвать глаз от ее лица или удержаться от того, чтобы не прикасаться к ней. А когда они танцевали под медленную музыку, он прижимался к ней щекой. Когда танец заканчивался, он продолжал обнимать ее за плечи или талию и однажды даже позволил себе дотронуться до ее груди!

Я думала, что на этот раз она не оставит это безнаказанным и вмажет ему по смазливому лицу, я бы обязательно это сделала. Но она только повернулась, засмеялась и слегка оттолкнула его, произнеся что-то. По всей видимости попросила не делать этого на публике. А он улыбнулся, взял ее руку и поднес к своим губам, посмотрев ей в глаза долгим и значительным взглядом, или, по крайней мере, мне так показалось.

— Крис, ты видишь маму с этим человеком?

— Конечно, вижу. Он такой же высокий, как папа.

— Ты видел, что он только что сделал?

— Они едят и пьют, разговаривают, смеются и танцуют, как и все остальные. Кэти, ты только представь себе, ведь когда мама унаследует все эти деньги, мы сможем устраивать на Рождество такие же приемы, и на наши дни рождения тоже. Да что там, может быть у нас будут те же самые гости, которых мы видим сейчас. А кроме того мы пошлем приглашения нашим друзьям из Гладстона. Вот они удивятся!

В этот момент мама и ее кавалер встали с кушетки и ушли. Мы перевели взгляд на вторую по привлекательности женщину и пожалели ее, потому что как она могла сравниться с нашей матерью?

Потом в зале появилась наша бабушка, не улыбаясь и глядя прямо перед собой. Ее платье на этот раз не было серым, одного этого было достаточно, чтобы у нас глаза на лоб полезли. Ее длинное вечернее платье было из рубиново-красного бархата, плотно облегающее спереди и более свободное сзади. Волосы были собраны в высокую прическу и тщательно завиты, рубины и бриллианты сверкали на шее, в ушах и на пальцах. Кто мог, глядя на нее подумать, что эта внушительная, эффектная женщина была нашей злобной бабушкой, чей ненавидящий взгляд мы чувствовали на себе каждый день?

С неохотой мы признали, что она выглядела великолепно, шепотом обмениваясь мнениями под столом:

— Она эффектна!

— Да, впечатляет. Похожа на амазонку, правда, крупновата.

— Злую амазонку.

— Да, нечто вроде женщины-воина, готовую сражаться с врагами даже своим взглядом. Пожалуй, другого оружия ей и не понадобится.

И тут мы увидели его. Нашего загадочного дедушку.

У меня перехватило дыхание, когда, взглянув вниз, я увидела, как он похож на отца, если бы тот прожил достаточно долго, чтобы состариться и одряхлеть. Он сидел в кресле на колесах с огромным количеством никелированных деталей и был одет в смокинг и накрахмаленную белую рубашку с черной оторочкой. Его редеющие светлые волосы были во многих местах седыми и отливали серебром, но на лице, насколько мы могли видеть, морщин не было. Изумленные и заинтересованные, мы не могли оторвать от него взгляд.

Он выглядел хрупким и в то же время неестественно красивым для мужчины шестидесяти семи лет, да к тому же без пяти минут покойника. Неожиданно, к нашему испугу, он поднял голову и посмотрел наверх, прямо на нас. На короткий, ужасный миг нам показалось, что он знает о нашем присутствии за тонкой перегородкой над его головой. На его губах играла слабая улыбка. О, Боже, что она могла означать?

Все же он не выглядел таким бессердечным, как наша бабушка. Неужели он действительно был тем жестоким, холодным тираном, которым он нам всегда представлялся? Судя по добрым, нежным улыбкам, обращенным ко всем, кто подходил приветствовать его, пожать руку или по-приятельски похлопать по плечу, это был обыкновенный старик в кресле-качалке, не выглядящий особенно больным. Но он был человеком, который приказал высечь нашу мать и смотрел, как наказание было приведено в исполнение. Как мы могли простить его за это?

— Я не знала, что он так похож на папу, — прошептала я Крису.

— Почему? Папа был его сводным братом. Дедушка уже был взрослым человеком, женился и имел двух сыновей, когда папа только родился.

Итак, перед нами был Малькольм Нейл Фоксворт, в свое время вышвырнувший из дома свою молодую мачеху и ее маленького ребенка.

Бедная мама. Как мы могли обвинять ее за то, что она влюбилась в своего дядю, такого молодого и обаятельного. С такими родителями ей действительно должно было недоставать любви и понимания, взаимной любви и взаимного понимания, и оба они не могли не любить: ни он, ни она.

Любовь не спрашивает разрешения. Нельзя влюбиться по собственному желанию: стрелы Купидона не выбирают мишени. Так пытались объяснить все друг другу мы с Кристофером.

Неожиданно в коридоре послышались шаги и голоса двух людей, приближающихся к нам.

— Коррин совсем не изменилась, — сказал невидимый мужчина. — Только стала еще красивее и загадочнее. Очень интригующая женщина.

— Ха! Это потому, что она тебя всегда интересовала, Эл, — ответила его спутница. — Тебе не повезло, что ее глаз упал не на тебя, а на Кристофера Фоксворта. Это был действительно замечательный человек. Но я удивлена, что эти ограниченные ханжи позволили себе простить ее за брак с дядей.

— А что еще они могли сделать? Когда из трех детей в живых остается один, приходится принять его обратно под свое крыло.

— Разве не странно, что все так вышло? — спросила женщина, голос которой был низким и грудным — вероятно, она слишком налегала на спиртное. — Трое детей… и самая презренная, нелюбимая, становится наследницей всего состояния.