Чем прельстила Ельцина программа никогда не занимавшего постов ни в правительстве СССР, ни в ЦК партии доктора экономических наук, редактора журнала «Коммунист» и газеты «Правда»?

Мэр Москвы Гавриил Попов, декан экономического факультета МГУ, хорошо помнил студента Егора Гайдара. Он его принимал в Московский университет на отделение зарубежной экономики, где учили основательно испанский язык и экономику Чили, где к власти пришел диктатор генерал Пиночет. Экономисты США рекомендовали ему лечить больную экономику «шоковой терапией», сопровождаемой насилием и обнищанием народа. Ее мог осуществить только стоящий у власти силовик. Как рассказывал мэр Москвы, «Гайдара озарило действительно по-своему гениальное решение: заменить «силу» популярностью Ельцина». Этим и объясняется их союз, длившийся два с лишним года.

Гайдар — последователь американского экономиста Милтона Фридмана, апологета всесилия рынка. Он считал, что рынок сам будет регулировать все, а экономистам надо заниматься финансами, деньгами и нужно отказаться от участия в реальной экономике. Гайдар внушил Ельцину эту модель. Американцы ее реализовали во многих странах, первой оказалась Чили, там экономикой завладели иностранцы. Докатилась «шоковая терапия» до Польши и до нас. Сами США не приняли «шоковую терапию», Китай также не принял эту концепцию.

С членами правительства Москвы, ведавшими экономикой и финансами, я попытался воздействовать на Гайдара. Он нас принял, и я ему начал говорить о двух вещах. До него в стране все планировалось из центра. Годовой бюджет Москвы равнялся 4 миллиардам рублей, Москва зарабатывала больше, чем получала. Что произошло? Первым делом Гайдар обнулил бюджет, который выделял городу Госплан СССР. Москва осталась без средств на социальные нужды, строительство школ, детских садов, больниц. Вся эта работа также приостановилась, она шла на бюджетные деньги. Что услышали мы в ответ:

— Не возмущайтесь, это сделано осмысленно, так будет и дальше, вы не будете получать деньги из государственного бюджета.

Я ответил, что его правительство ведет дикую антисоциальную политику, обнулив счета на сберкнижках, урезав пенсии:

— Вы своей политикой довели людей до голодной смерти. У нас в городе появились такие случаи.

Что услышал в ответ?

— Юрий Михайлович, что вы меня этим пугаете, мы осуществляем революционные преобразования, и в их рамках могут происходить случаи, о которых вы упомянули.

— Вы так легко об этом говорите. У нас в одном Зеленограде, как установили врачи, умерло от недоедания 28 человек. Умирают пенсионеры. А что, если бы среди них оказались ваши родственники?

— Я не принимаю ваших доводов, поскольку они в интеллектуальном плане недопустимы…

— Вы не оставили нам время, чтобы освоить принципы перехода к рынку.

— Не учите нас!

— Я пришел, чтобы рассказать о ситуации в Москве, и ваши ответы меня и москвичей не удовлетворили, ваша философия неприемлема. И вам объявляю, что мы враги и я буду с вами бороться.

— Это ваше право, вы ничего не сможете, мы представляем государственную власть, нас поддерживает президент.

Мы в Москве проводили приватизацию, но принцип реализовали другой — продавай то, что не нужно городу, за деньги по реальной цене. Продавали магазины, овощные базы, мелкие предприятия, шившие валенки, выпускавшие нитки, разные ремонтные мастерские. В самые трудные годы приватизация позволяла мне решать проблемы социальные, она давала не меньше 15 процентов бюджета, годового потенциала города, и не вызвала никаких негативных социальных процессов — тех, что мы видели по стране.

Отношения мои с Борисом Николаевичем после провала ГКЧП сложились теплые. Это помогло противостоять его окружению, когда началась грабительская «обвальная» приватизация и «шоковая терапия». Государственные предприятия в спешке сбывали за бесценок и убеждали народ, что каждый проданный завод — это гвоздь в крышку гроба коммунизма.

А я считал, забивали гвозди в гроб России. Коммунизм в нашей стране — не только «светлое будущее», но и бесплатное образование, медицинская помощь, детские сады и ясли, квартиры. После бездарно проведенных рыночных реформ народ лишили вкладов, пенсий, работы и зарплат. У меня началось открытое противостояние с руководителем Комитета по управлению государственным имуществом Анатолием Чубайсом. Чтобы прекратить распрю между нами, президент пригласил нас обоих, выслушав каждого, и заключил: «И вы, Чубайс, не лезьте в Москву. Вам что, России мало? У меня есть кому Москвой заниматься».

Своим указом он ввел в Москве «особый порядок приватизации». Таким образом, пятая часть акций, проданных компаниям, резервировалась за мэрией Москвы, а свыше половины денег за приватизацию любого московского предприятия поступало в полное распоряжение города.

Мы получили право выбирать варианты приватизации, подыскивать инвесторов, ставить свои условия, не позволяли разрывать технологические связи, что предотвратило развал Комплекса строительства. В результате получили в одном городе средств больше, чем реформаторы со всей России.

Благодаря указу мы сохранили в строительстве миллион рабочих рук и начали, как в Советском Союзе, сооружать каждый год миллионы квадратных метров жилой площади. Взялись тогда и за невиданные прежде «Большие проекты», о чем рассказ — впереди.

На глазах у всех произошла у меня стычка с Чубайсом во Дворце съездов в Кремле, где прошло важное совещание по приватизации. В зале на шесть тысяч мест на сцене заседал президиум, вел совещание Егор Строев, бывший секретарь ЦК КПСС и член Политбюро, все выглядело, как в недавнем прошлом на съездах партии.

Я выступил с сообщением о приватизации в Москве, серьезно его аргументировал. И заявил, что принципы московской приватизации радикально отличаются от того, что реализовал в стране господин Чубайс. Они заключаются главным образом в том, что мы собственность города продаем по рыночной цене, обязательно по конкурсу, и она, получив надлежащего и заинтересованного хозяина, продолжала работать. А Чубайс проводил приватизацию, обращая внимание только на темпы, продавая объекты за смешные деньги и получая не хозяев, а перекупщиков, которые их покупали не для работы, а для перепродажи. Все это приводило к остановке предприятий, безработице, криминалу и в итоге к развалу промышленного потенциала страны.

А с сельской приватизацией, приватизацией земли, Чубайс сделал не менее, а более разрушительный шаг, передав сельхозземли бывшим колхозникам, развалив машинно-тракторные станции (МТС). В итоге крестьянин, получив эти гектары, оказался не в состоянии их обработать вручную. Таким образом в России 2/3 пахотных земель сразу оказались вне использования.

Все слушали очень внимательно. В конце доклада заключил: «По результатам сделанного анализа нужно эту приватизацию заканчивать. Произошло ужасное в стране. Мы должны сами себе сказать: «Станцию «Чубайс» проехали!» В ответ — гром аплодисментов.