В мою каюту постучался бригадир немецких грузчиков. Старый знакомец - мы звали его попросту Вилли - сказал мне встревожено:

- Я коммунист и прошу мне верить. Гитлер скоро нападет на Советский Союз. Побыстрее уходите домой.

Легко сказать - побыстрее… Я установил круглосуточное наблюдение своих помощников за акваторией порта, и поручил им записывать название каждого уходящего в море немецкого судна, осадку его, палубный груз. Их доклады подтверждали самые худшие опасения: шла массированная переброска войны на восток.

Я обратился к представителю нашего торгового флота в Штеттине Иванову и просил его принять меры к скорейшему отозванию “Хасана” из Штеттина.

- Не надо паники, - заявил он. - Никакой войны не будет!

Я сильно сомневался в его ответе, поэтому запечатал в пакет данные наблюдений и свои выводы, а пакет передал помполиту Купровичу, который возвращался на “Таллине” в Ленинград. Увы, этот теплоход был перехвачен немцами в Гдыне, и Купрович успел сжечь мое донесение…

Старший механик т/х “Хасан” А. П. Устинов: “Капитан Балицкий дал мне указание держать главный двигатель в 5-минутной готовности для экстренного выхода из порта.

А мимо нас шныряли катера с офицерами, которые внимательно осматривали наши суда. Бал суббота 21 июня 1941 года”…

Надо же такому случиться, что три моряка с “Волголеса” за несколько часов до начала войны отправились на прогулку в город.

Моторист Л. Мартюкова: “Мы заглянули в кинотеатр на документальный фильм “Победа на западе”. В фойе рассматривали выставку, разговаривая, естественно по-русски. Немцы прислушивались и смотрели на нас с настороженным удивлением…

Фильм жестокий до откровения. Гибнет французский крейсер. Штормовое море разбросало спасающихся моряков по волнам. Но тут появляются немецкие катера-охотники и бьют из пулеметов по тем, кому удалось зацепиться за плавающие предметы. Поразил кадр - тела убитых моряков плавают, среди всплывшей глушеной рыбы. И стая чаек над ними.

Жестоко. Бесчеловечно. Мы уходили с сеанса потрясенные. Кто из нас мог предполагать, что через несколько часов эта тупая бесчеловечность обрушится и на нас?!

В воскресенье 22 июня мы собирались отправиться в шлюпке на городской пляж…

Старший механик “Хасана” А. Устинов:

“22 июня 1941 года в 6 часов утра ко мне зашли соседи - капитан сошвартованного борт о борт с нашим пароходом “Эльтон” И. Филиппов и старший штурман Ю. Климченко. Они тайком от немецких патрулей пролезли через натянутые тросы и оказались в кормовой надстройке, где расположена моя каюта. Оба очень встревожены - только что подслушали немецкое радио: Гитлер в своей речи обвиняет СССР в вероломстве и всячески угрожает. Я пригласил их пройти к нашему капитану - Балицкому. Но едва мы вышли на шлюпочную палубу, как патруль, шедший по причалу, потребовал, чтобы “эльтонцы” вернулись на свой пароход. Я же позвонил Балицкому в каюту…

Вскоре там состоялся “совет в Филях”. Мы - первый помощник Гребенин, старший штурман Никитин и я получили распоряжение сжечь все секретные документы вместе с уставом ВМФ. “Секреты” жгли в гальюне, а стенгазеты, папки с протоколами всевозможных собраний - бросили в топку судового котла. Едва я швырнул последнюю охапку в пламя, как по решетчатым трапам машинного отделения загрохотали кованные сапоги. Это ворвались военные моряки, привлеченные бумажным пеплом, летящим из трубы”…

Капитан “Хасана” Х. Балицкий:

“Едва я очистил свой сейф от “секретов”, как ко мне постучался судовой радист Е. Рудаков:

- Товарищ капитан, я могу проникнуть в опечатанную радиорубку через запасную дверь и дать радио в Ленинград о нашем положении…

Я не успел ему ответить: в каюту ввалился немецкий солдат и потребовал, чтобы я вышел на палубу и его офицеру. Пришлось стать в позу:

- Здесь я капитан, и если офицер хочет меня видеть, пусть сам поднимется сюда! Тогда вошли еще двое солдат и под дулами автоматов вывели меня к офицеру. Тот потребовал, чтобы я спустил флаг. Я заявил, что это насилие, и никто из моих моряков не станет этого делать. Немцы сами спустили наш флаг. Мы стояли, стиснув зубы. У нас не было сил противостоять им…”

Моторист Л. Мартюков:…“Нас сгоняли с нашего “Волголеса” под рычащие крики “Раус унд раус!” На причале уже стояли крытые тюремные грузовики. А наш капитан Л. Новодворский подошел к гестаповскому офицеру, руководившему захватом теплохода и, как ни в чем не бывало, предложил:

- Господин офицер, у нас готов обед, разрешите команде принять пищу!

- Что-оо?! - Взъярился гестаповец. - Вас покормят там, куда привезут!

А привезли нас в штаттинскую тюрьму. С корабля да не на бал… Тюрьма особого разряда. В ней содержались пленные польские, французские, датские генералы и старшие офицеры. Нас поместили в общую камеру с зарешеченный стеной. Сникли было духом, да наш кок Миша Мудров умудрился прихватить с собой гитару. Ударил по струнам: “Эх, Андрюша, нам ли жить в печали!” А потом привезли ужин на дребезжащей тележке. Выдали по миске “зупе” - мучной баланды да по 150-200 граммов эрзац-хлеба… Эх, не раз мы еще вспоминали тот обед, который остался на родном “Эльтоне”. Неужто, немцы слопали?”

Старший механик т/х “Хасан” А. Устинов:

“Экипажи всех захваченных судов - а это 250-270 человек - разместили в бараках лагеря Бланкенфельд. Мы жили общей надеждой на то, что на рано или поздно обменяют на немецких моряков, интернированных в СССР. (Их было гораздо меньше, чем советских в Германии. Только благодаря гражданскому мужеству начальника Рижского порта, запретившего немецким судам покидать Ригу 21 июня 1941 года, несколько экипажей попали в руки советских властей. - Прим. публ.). И вскоре - в начале августа первого года войны - 60 моряков, прибывших в Штеттин для приемки шаланд землечерпального каравана, были погружены в автофургоны и отправили к болгаро-турецкой границе на обмен. С нетерпением ждали и мы своего часа…

В маленький баварский городок Вайсенбург осенью 41-го года доставили шесть экипажей с интернированных советских судов “Хасан”, “Волгалес”, “Днестр”, “Магнитогорск”, “Эльтон” и “Каганович”. Их разместили в старинном замке Вюрцбург, расположенном на вершине горы. Он и сейчас там стоит, привлекая внимания туристов: высокие башни, отвесные стены, глубокие рвы, подъемный мост… Но интернированным морякам было не до экзотики. Из всех смертных моряки, привыкшие к постоянному движению, и необозримому пространству морей, хуже всего переносят заключение в камерах.

Капитан т/х “Хасан” Х. Балицкий:

“На этой почве у некоторых из нас стали проявляться своеобразные “заскоки”. Одни совершенно по-детски мечтали: “Эх, была бы у меня шапка-невидимка да ковер-самолет!” Другие всерьез обсуждали побег с помощью воздушного шара… Впрочем, вызревали и более серьезные проекты. Но об этом чуть позже”.