— Вангол, как это? Это как зеркало у Мысковой? Это как отражение в воде? Как это делают? Я тоже хочу, чтобы моё отражение всегда было у тебя. Сделай мое отражение.

— Тинга, это не отражение, это фотография. Понимаешь, это отпечаток света на специальной бумаге, покрытой специальным химическим составом, чувствительным к свету. — Объясняя, Вангол глядел на Тингу и видел, что она не понимает ничего из его слов. — Ладно, ты права, это, в конце концов, отражение, просто по-другому называется. Когда-нибудь мы сделаем для себя наши отражения и будем их носить с собой, ладно?

— Ладно. А это когда — когда-нибудь?

— Это тогда, когда мы с тобой выйдем из тайги в город, где есть фотографы. Смотри, вот ещё одна фотография.

На фоне деревянного двухэтажного дома Игорь стоял рядом с высоким, широкоплечим мужчиной в сапогах и длинном тёмном пиджаке, одна пола которого была откинута. Рука мужчины по привычке лежала на кобуре пистолета, пристёгнутой к широкой кожаной портупее.

— А это, судя по всему, его дядя. Ну-ка. — Перевернув фото, Вангол прочёл: «Любимому племяшу на память от старого чекиста». Дальше была дата и неразборчивая подпись. — Точно, это его дядя, о котором он рассказывал. — Вангол аккуратно сложил документы, завернул их и положил к себе в сумку.

Спускаясь по руслу, они отыскали несколько вьюков, сорванных с погибших лошадей, в корневище одного из вывороченных деревьев нашли зацепившийся карабин Новикова. Но самое главное, Вангол понял, что стая волков, преследовавшая их, попала под удар в самом неудобном для спасения месте и была разметена и уничтожена страшным потоком. То там, то тут они наты кались на останки волков, терзаемые стаями воронья. Преодолев спуск, Вангол и Тинга углубились в тайгу, где уже одному Ванголу ведомыми тропами двинулись в сторону кочевий Ошаны. Шли в основном верхними тропами, там не так одолевала оленей мошка, нетронутого ягеля было много, поэтому привалы были короткими. Останавливались только перекусить да присмотреть за Игорем, который практически не приходил в себя. Вангол вёл свой небольшой караван севернее, учитывая движение кочевья Ошаны, и надеялся через трое суток уже греться у семейного очага и слушать нескончаемые рассказы Такдыгана. Как он по ним соскучился, он знал, родичи ждут их приезда. Тинга, весело смеясь, рассказывала Ванголу о своих детских мечтах, об ожиданиях чуда, которое действительно случилось.

— Ты моё чудо! — кричала она, удаляясь на своём олене от Вангола, который задумчиво улыбался.

«Совсем ещё девчонка», — думал он, но какой она ему стала родной за это время. Вангол не представлял себе, как он жил без неё раньше. Да жил ли он раньше? До Тинги, до Такдыгана, до ареста? Часто на этот вопрос он даже сам себе не мог дать утвердительный ответ. Ночью, когда костёр уже догорал и Тинга, закутавшись в шкуры, мирно спала, Вангол долго всматривался в звёздное небо. Яркие звёзды загадочно мерцали. «Какая же из этих звёзд моя?» Ему показалось, что одна звёздочка ему подмигнула и тут же затерялась в миллиардах других… Вангол, придвинувшись, обнял свою Тингу, уснул. На следующий день они пересекли широкую марь, как бы рассекающую и раздвигающую сопки.

— Смотри, Вангол, здесь была река, — крикнула Тинга, показывая на огромные, гладко отшлифованные валуны.

— Ты права, но, наверное, очень-очень давно.

— Наверное, когда Такдыган ещё был молодой?

— Нет, когда молодой была сама земля, — возразил Вангол.

— А что, разве наша земля старая? — удивилась Тинга.

— Не просто старая, она древняя, если её жизнь переложить на жизни людей. Одновременно она очень молодая, если сравнивать её жизнь с жизнью звёзд.

— Откуда ты это знаешь, Вангол? Такдыган рас сказал?

— Нет, я в школе учился, там астрономию преподавали.

— Астро… чего подавали? — смеясь, спрашивала Тинга.

— Тихо. — Вангол остановился и сделал знак Тинге. — Здесь недавно проходили люди.

Не обозначенное на карте русло реки давно привлекало внимание людей. Ещё при царе в эти места стекались старатели, небольшими артелями, а то и в одиночку мыли золото. Были здесь и китайцы, норами проходившие золотоносные пласты, впоследствии их кости часто находили в теле золотоносной жилы. И даже английская концессия по царской лицензии мыла золотой песок в этих местах. Сейчас здесь стояли лагеря, постепенно осваивая этот забайкальский Клондайк. Они продвигались по руслу всё дальше на восток. Зимой по зимнику завозили заключённых, валивших лес, строивших землянки и бараки, затем туда завозились бригады и техника, производившие вскрышу и копавшие обводные канавы для подвода воды. В одной из таких бригад оказались трое заключённых, которые давно знали друг друга ещё по воле. Они были ворами со стажем, в одной банде они грабили поезда и склады на станциях в Ростовской области, пока их не повязали и не определили на отсидку. Встретившись через несколько лет в лагере, они, естественно, сплотились и жили вполне прилично, подчиняя себе слабых и неопытных собратьев. Лидером был наиболее прожжённый в лагерных делах Остап, он тянул уже не первый и не второй срок. Именно он подбивал двоих своих подельников на побег. Готовились всю зиму, и только весной представился удобный случай, которым они воспользовались. Их бросили на лесоповал вместо выбывших по болезни и другим причинам зэков. Бригада работала вдали от лагеря и охранялась слабо, два конвоира с собаками на двадцать человек — это почти ничего, если не учитывать, что на тысячи вёрст вокруг бескрайне раскинулась непроходимая тайга. А случай представился неожиданно даже для готовившихся к побегу, поэтому те припасы, что они хранили для этого дела, остались в лагере. Лесоповал — опасная работа. Когда валят двухсотлетние лиственницы, требуется особое чутьё. Вальщик должен чувствовать и тяжесть кроны, и её расположение, и каждый порыв ветра, чтобы дерево упало в безопасном для работающих рядом людей направлении. И всё равно нет-нет да убьёт кого-нибудь падающий многотонный ствол. Жуткая картина, когда огромное подрубленное дерево медленно, со скрежетом рвущихся тканей древесины начинает падать и вдруг, мгновенно и легко крутанувшись в воздухе кроной, меняет направление падения и летит бесшумно и неумолимо на работающих, казалось бы, в стороне и на безопасном расстоянии людей. Тот, кто это видит, как правило, теряет дар речи и цепенеет, а затем орёт что-то невразумительное. Те, кто оказываются под ударом, в последние мгновения, услышав вопли, предупреждённые каким-то неведомым чувством, бросаются в стороны или под стволы уже сваленных лесин. Одновременно смотреть вверх и бежать от падающего дерева ещё никому не удавалось. А страх заставлял смотреть именно вверх, поэтому, бросаясь в сторону, человек падал, натыкаясь на корни и сучья, и только чудом мог спастись. Когда же в тайге начинают падать десятки, а то и сотни огромных деревьев, творится такое, что не поддаётся никакому описанию. Именно в такую ситуацию попала бригада уже на подходе к своему участку. Раннее утро, чистое небо и полное отсутствие ветра успокаивающе действовали на людей, небольшой колонной двигавшихся на работы. Незаметно из-за сопок выползла огромная, тяжёлая тёмно-синяя туча, ударив хлёсткими струями дождя. Стемнело, как поздним вечером. Ураганный порыв ветра просто прижал всех к земле. Узкая дорога, больше похожая на тропу среди шатающихся и ревущих под ветром деревьев, сначала как бы удерживала собравшихся в кучу зэков и конвоиров с забивавшимися под ноги, скулящими сторожевыми псами. Но когда с сильным треском, сломавшись почти посредине, огромная лиственница стала падать, а вслед за ней, поднимая корневищем стоящих рядом людей, повалилась ещё одна, почти метровой толщины лесина, все кинулись кто куда. Как спички ломая лесных великанов и выворачивая с корнем огромные стволы, стихия бушевала немногим более пятнадцати минут. За эти минуты было вывернуто и положено на землю столько леса, что это место стало неузнаваемо и непроходимо. Когда всё стихло, Остап, успевший буквально за шиворот втащить за собой под огромный комель вывороченной пихты своих ошарашенных происходящим друзей, свернул самокрутку и, пустив облако едкого дыма, спросил: