Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, например, из каких социальных слоев ведёт свою подлинную родословную власть предержащие постсоветской Украины поведал известному политологу, возглавлявшему на тот момент нью-йоркское представительство Института демократии и сотрудничества, Андранику Миграняну первый Президент Украины Л.М. Кравчук. В частности, политолог вспоминал, что однажды в Киеве за «рюмкой чая» первый президент Украины Кравчук ему посетовал: «Ну что делать, наша элита вышла из крестьян, а крестьянин очень подозрительный по своей природе. Поэтому он вечером договаривается, но боится, что утром сосед или партнер его кинет, и старается кинуть раньше, чем кинут его». Кстати, вся постсоветская история Украины в полной мере повсеместно, повседневно и всемерно подтвердила это чистосердечное признание первого Президента Украины. На то, какая именно культура восторжествовала в Украине после распада СССР также обратил внимание украинский политолог, директор Европейского института интеграции и развития, народный депутат Украины V созыва, впоследствии заместитель Секретаря Совета национальной безопасности и обороны Украины Дмитрий Игнатьевич Выдрин, в частности, отметив, что «в Украине победила глубоко сельская культура, с сельскими архетипами, с сельскими сакральными вещами. Столкнулись две культуры — одна хочет жить по часам, другая по петухам».
На непреодолимую историческую пропасть, которая реально залегала между двумя основными классами Российской империи и на исторические последствия оной обратил внимание российский политолог Андрей Андреевич Пионтковский: «Постпетровский раскол на два цивилизационно чуждых друг другу этноса — барина и мужика — оказался настолько фундаментальным для русского социума, что порожденная им Октябрьская революция, уничтожившая сначала барина, а через десять лет и мужика, вновь воспроизвела его на профанированной генетической основе — номенклатурного люмпен-барина и деклассированного люмпен-мужика. Верхушечная приватизационная революция начала 90-х не размыла, а напротив, резко усугубила этот антропологический раскол». По сути, в паталогической ненависти невежественной, как правило, деревенской части народа к образованному классу Российской империи парадоксальным образом таилась основа будущего непримиримого отторжения подавляющим большинством населения СССР каких-либо культурных (правовых) основ западноевропейской цивилизации.
Поэтому заслуживает внимания гипотеза, что попытка европеизации общественного уклада Российской империи привела к тому, что классовая ненависть против помещиков трансформировалась в ненависть против европейской (правовой) культуры, в принципе, и это чувство настолько сильно и глубоко запало в душу народа, что, пережив отмену крепостного права, оно, по сути, явилось движущей силой Октябрьского переворота 1917 г. Авторы подобной версии истории полагают, что именно эта унаследованная инстинктивная ненависть была главной причиной, вследствие которой революция в её большевистской форме стала возможной только в России, а последующая проповедь классовой борьбы нашла такую благодатную почву в умах вскормленной революцией молодежи. Естественно, что в числе первых жертв подобной ненависти должна была пасть и в действительности пала неотъемлемая часть этой европейской культуры — культура достоинства, свободы и прав человека. Людям, воспитанным на ценностях этой культуры было просто невмоготу жить в подобном агрессивном окружении. По сути, они были обречены. В поэтической форме очень образно на сей счёт выразилась русская поэтесса Серебряного века Марина Ивановна Цветаева (1892–1941):
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
Поэтесса оказалась верна себе и, отказавшись жить в этом «Бедламе нелюдей», в конце концов, свела счёты с жизнью: 31 августа 1941 г. она повесилась. В этой частной трагедии, как в капле воды отразилась трагедия эпохи. Культурным, неординарным, одаренным талантом Божьей милостью не оказалось места на обширных просторах большевистской империи. Вот как по описанию одного литературного критика сложилась судьба лишь некоторых из них:
«Сергей Есенин. Повесился в возрасте тридцати лет, не сумев принять то, что случилось в его стране («В своей стране я словно иностранец…»).
Владимир Маяковский . Застрелился в возрасте тридцати шести лет, потеряв веру в то дело, которому отдал «всю свою звонкую силу поэта».
Исаак Бабель . Расстрелян в возрасте сорока пяти лет. Роман о коллективизации, над которым он работал последние годы жизни, был изъят при аресте и пропал.
Велимир Хлебников