– Пожалуй, мне лучше начать прямо сейчас.

– Вот это правильно! – одобрил Харвуд и сказал Медли: – Предупредите команду катера. Ах да, и… – Он шепнул что-то в ухо Медли. Тот улыбнулся, кивнул и поспешил прочь.

Три офицера еще несколько минут поговорили, а потом направились к трапу. Маккол уже справился с первой растерянностью и торопился вернуться в Монтевидео, чтобы начать действовать.

– Бедный Миллингтон-Дрейк, – сказал он. – Я представляю его физиономию, когда он узнает, что должен дать задний ход.

– Он, должно быть, не скучает без работы, – заметил Харвуд.

– Совершенно верно. Он сделал все, что от него зависело, обработал морское министерство, министерство обороны, иностранных дел… Он там дневал и ночевал, потрясая Гаагской конвенцией.

– Я понимаю, – задумчиво проговорил Харвуд. – Гуани, Луизи, Кампос – только пару дней назад я играл с ними в гольф, а теперь от них зависит решение жизненно важного для всех нас вопроса.

По трапу поднялся курсант со странными палками в руках. Маккол не понял, что это такое, и перевел вопросительный взгляд на Харвуда.

– Кстати, о гольфе, – сказал Харвуд. – Взгляните на мои клюшки!

Медли продемонстрировал разодранную сумку и обезглавленные палки. Маккол окинул их сочувственным взглядом:

– Это действительно клюшки?

– Это зубочистки! – с чувством воскликнул Харвуд. – Иначе их теперь не назовешь. Один снаряд снес им все головы! Неплохая меткость, вы не находите? В ярмарочном тире они бы выиграли плюшевого мишку!

Они уже подошли к трапу. Катер стоял у борта. Харвуд и другие корабельные офицеры приготовились проводить Маккола так же торжественно, как встретили. Солнце ярко светило, спокойное голубое море слегка покачивало крейсер, парадные формы офицеров белели на солнце, и никто еще не знал, что смерть подошла очень близко.

За спиной Харвуда вахтенный офицер передал Медли какое-то сообщение и странным тоном, заставившим Медли поднять на него удивленным взгляд, проговорил:

– Сообщение для коммодора, сэр.

Медли взял бумагу и прочитал сообщение. Затем, обменявшись понимающим взглядом с вахтенным, который теперь широко улыбался, и заметив, что коммодор все еще беседует с Макколом, он передал сообщение Вудхаусу. Тот прочитал и молча отдал его коммандеру. После ознакомления с содержанием сообщения на всех лицах отражались одинаковые чувства, но проявившиеся в разной степени – удивление, радость, ликование. Ничего не замечающий Харвуд как раз говорил Макколу:

– Смотрите, чтобы вас не арестовали за контрабанду. Передайте Родригесу, что за мной джин. Привезу через пару недель.

Маккол взглянул прямо на Харвуда и, подчеркивая каждое слово, проговорил:

– Вы знаете, сэр, что южноамериканские государства считают реку Ла-Плата территориальными водами на всем протяжении между Пунта-дель-Норте и Пунта-дель-Эсте.

Харвуд ответил таким же прямым взглядом:

– Да.

– А если, – продолжил Маккол, – «Граф Шпее» пойдет вверх по реке к Буэнос-Айресу, вы попытаетесь его остановить?

Выпущенная стрела, как говорится, попала не в бровь, а в глаз, и Харвуд не мог этого не оценить. Но ответа он не дал. Возможно, он его просто пока не знал, однако дипломатическими способностями он обделен не был и сказал:

– Маккол, я никогда не был искусным наездником, но знаю правила игры: не стоит преодолевать препятствия впереди лошади.

Маккол улыбнулся и сказал:

– До свидания, сэр.

Они пожали друг другу руки. Харвуд отдал честь, остальные офицеры последовали его примеру. Маккол в очередной раз поднял шляпу и направился по трапу вниз.

Вудхаус все еще держал в руках бумагу с сообщением для коммодора и только ожидал подходящего момента, чтобы ее отдать. Харвуд стоял у поручней и наблюдал, как катер, плавно отойдя от борта, устремился к берегу. Военно-морской атташе возвращался к работе, которую должен был выполнить. Последние слова Маккола касались проблемы, которая мучила Харвуда в течение последних сорока восьми часов. Он давно служил в Южной Америке и был хорошо знаком с местными особенностями и специфическими проблемами. Во время погони по реке Ла-Плата они уже вторглись в территориальные воды, и Харвуд не сомневался, что канцелярии посольств и консульств разных американских государств, включая США, гудели от новостей. Он размышлял, барабаня пальцами по поручням, пока катер с военно-морским атташе на борту не скрылся за выступающим в море мысом острова Лобос, после чего обратился к Медли:

– Передайте донесение в адмиралтейство от коммодора…

Вудхаус воспользовался моментом и вмешался:

– Извините, сэр, но это сообщение ошибочно.

Харвуд настолько удивился, что несколько секунд взирал на Вудхауса молча, но потом возмутился:

– Я же еще ничего не сказал!

– Сказали, сэр, – ответствовал Вудхаус с раздражающей вежливостью.

На шее Харвуда вздулись вены, он никак не мог понять, с чего вдруг его капитан лишился рассудка.

– Я только сказал, чтобы передали донесение в адмиралтейство. Что здесь ошибочного?

Вудхаус явно наслаждался происходящим.

– А потом вы сказали «от коммодора», ведь так?

Харвуд окончательно потерял терпение и взревел:

– Ну да, я коммодор Харвуд, а вы не знали?

– Никак нет, сэр, – заулыбался Вудхаус, – теперь вы контр-адмирал сэр Генри Харвуд, кавалер ордена Бани 2-й степени.

Он передал сообщение Харвуду, который машинально взял его одной рукой, вторую схватил Вудхаус и с чувством пожал:

– Примите мои поздравления, сэр.

Новоявленного адмирала окружили улыбающиеся офицеры, они пожимали руки и поздравляли командира. Что касается самого Генри Харвуда, он впервые в жизни полностью лишился дара речи. Но страдать пришлось не только ему. В этот момент Вудхаусу передали еще одно сообщение, которое он прочитал и воскликнул:

– Ну надо же! – после чего тоже надолго умолк. Подняв взгляд на Харвуда, он увидел устремленные на него глаза командира, в которых плясали насмешливые огоньки, словно он уже знал содержание.

– Плохие новости? – поинтересовался тот.

Вудхаус ответил слабым и почему-то тонким голосом:

– Меня наградили орденом Бани 3-й степени… И еще Парри и Белла.

И тут Харвуд начал смеяться. Он долго хохотал, а Вудхаус молча стоял и потрясенно взирал на командира. Продолжая смеяться, Харвуд схватил Вудхауса в медвежьи объятия и потащил за собой в разгромленные жилые помещения, где группы механиков и водопроводчиков разбирали мешанину из сорванных проводов и труб. Указав на то, что осталось от двух ванных комнат, Харвуд с трудом выповорил, задыхаясь от хохота: