так хорошо, как только могли в тугих креплениях, слегка абразивная веревка резала мои бедра так, как это делали карающие пальцы Александра, легкое раздражение достигало моего полового органа, увеличивая темп его пульсации. Я задыхалась и потела, пытаясь трахнуть эту толстую игрушку, слегка хныкая, потому что этого было недостаточно, чтобы кончить, даже с дополнительным ощущением прохладных металлических глаз Александра, врезающихся в мою кожу, как острие лезвия. От моих усилий по комнате раздался мокрый, всасывающий звук, и он залил мою кожу пылающим жаром румянца.

— Моя бедная рабыня не может испытывать такой оргазм, — насмехался Александр, его глаза сузились, глядя на меня с двойным выражением разочарования и насмешки. — Тебе нужно наполниться чем-то большим, не так ли? Ты хочешь почувствовать, как я забираю каждую из твоих узких дырок.

Мой стон пронзил мое горло, резкий и грохочущий.

— Да, Мастер.

— Такие сладкие слова на твоих грязных губах, — похвалил он, ущипнув меня за подбородок и запрокинув мою голову так, чтобы он мог укусить, а затем лизнуть мой рот. У него был вкус тепла, слегка металлический и насыщенный, как тепло после проглатывания некоторых специй. Мне хотелось нежиться в этой горячей пещере, стонать в нее, пока он трахал мой язык своим, но он отстранился с последним жгучим всасыванием, и мой рот внезапно похолодел, покалывая от потери.

— Тебе нужен Хозяин между этими красивыми красными бедрами? — холодно спросил он.

Да, да, да, я пела, стонала и умоляла.

Он спросил меня еще раз. Снова ударил меня по клитору. Безжалостно щипал мои соски, пока они не ощущались на моей груди как кованое железо, горячие и мучительные.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на глазах у всех, на глазах у всех, кого я выберу? — спросил он, сжимая толстую, аппетитную длину эрекции, натягивающую его брюки.

Я слизнула слюну с уголка рта.

— Да, Мастер.

— Скажи мне, почему, мышонок?

Я знала, чего он хотел, не только потому, что была хорошей рабыней, но и потому, что была влюблена в этого человека. Я знала, что в тот момент он хотел большего, чем просто мое тело, но я восставала против того, чтобы дать ему все остальное. Я не знал его плана, что он сделает с моей капитуляцией и моим сердцем, если я отдам их ему.

Хлопок.

Еще один шлепок заставил мою киску почти болезненно содрогнуться вокруг игрушки внутри меня. Мой клитор так сильно пульсировал, что я боялась, что кончу прямо сейчас, разбившись на острие его подлости, как брошенная на пол керамика.

Я громко заскулила, когда он выдернул пластиковый член из моей влагалища и швырнул его на пол, заставив мои бедра беспокойно покачиваться в пустом воздухе.

— Скажи мне, жена, — мрачно приказал он, приближаясь к моему телу, прижимаясь бедром к моей киске, так что материал царапал мои обнаженные нервы, как спичка по ударной доске. — Я ждал пять лет, чтобы услышать это от тебя, и не буду ждать больше ни минуты. Дай мне то, что нам обоим нужно услышать от тебя.

Его глаза были серебряными зеркалами, отражающими отчаяние и тоску, которые я чувствовала, отраженные в моих собственных. Из моих приоткрытых губ вырвался стон.

— Скажи мне, мышонок, — повторил он, его глаза неумолимо втягивали меня в себя, тащили по своему следу, пока я не попалась в его сети.

— Потому что я хочу, чтобы все видели, что я принадлежу тебе, — сказала я не шепотом или ревом, а утверждением, которое пронеслось по моему телу, как духовное пробуждение.

— Да, — прошипел Александр, расстегивая брюки, разрывая молнию, а затем — я ахнула, потому что была так далеко от него — его великолепный капающий член. — Ты принадлежишь мне.

А затем он подошел, почти яростно сжав свой член в кулаке, другой рукой сжимая мое бедро, и ворвался в меня одним длинным, обжигающим толчком.

Я закричала в потолок, моя голова откинулась назад, а моя киска взорвалась в таком сильном оргазме, что я увидела, как звезды танцуют на крыше клуба. Он жестко меня трахнул, вбиваясь в мою отшлепанную и набухшую пизду, не заботясь о моем удовольствии в его стремлении к собственной кульминации. Это только подняло меня выше, и когда он вонзил зубы в мою шею, удерживая меня там и трахая меня, как животное, выводящее себе пару, я кончила снова, крича в горле, пока он требовал меня.

Когда он кончил несколько мгновений спустя, это было с ревом, зверь в его сердце открылся для меня, чтобы я могла видеть и чувствовать возле меня. Мне нравились острые ощущения от траха с мужчиной, как с опасным животным, от того, что меня связывают его приказы и подчиняют его милости.

Мой разум был потерян для мягкой, бархатистой текстуры тишины, которая последовала за захватывающим оргазмом, но я отдаленно осознавала, как Александр выходит из себя, его сперма и моя влага непристойно стекают по моему бедру. Затем он сделал то, что когда-то сделал после того, как трахнул меня на маковом поле в Перл-Холле: он размазал наши смешанные соки по моей ноющей, растянутой киске, по всей заднице и до голой кожи моего лобка. Я ахнула, когда он разгладил остатки влаги по моим губам, а затем резко поцеловал ее с моих губ.

Он повернулся к публике, заправив мокрую, полутвердую часть тела обратно в брюки, приподняв бровь и скрестив руки, лениво спросив:

— Ну?

Мужчина встал, поправил эрекцию в брюках костюма и сказал:

— Есть еще несколько пар, которые можно показать…

Александр снизошел до того, что подарил мужчине один из своих запатентованных луков.

— Но да, вы оба были невероятны, мистер Дэвенпорт. Мы были бы рады включить ее в число девушек, которых используют в клубе для особых случаев. Она прекрасно слушает твои указания.

— Единственный, кто прикасается к сладкому рту и нежной пизде моей рабыни, — это я. В следующий раз, когда ты спросишь, я отрежу тебе яйца, ясно?

Судья бросил взгляд на остальную часть жюри, но кивнул. Было ясно, что они понятия не имели, кем на самом деле был Ксан, и что это нью-йоркское отделение не слышало о легендах о непобедимом графе.

— О, и пожалуйста, — сказал Ксан, улыбаясь своей хищной улыбкой. — Зовите меня лорд Торнтон.

Мы не ушли сразу. Нам не разрешили, и хотя Александр был человеком, который прислушивался к требованиям только тогда, когда они его устраивали, он смягчился и упрятал нас обоих в темноте углового столика, чтобы посмотреть оставшиеся «спектакли». Он вырезал