* * *

На Фавор опустилась южная ночь. Небо было чистым и безлунным. Хотя бы раз в жизни каждый человек должен увидеть такое небо собственными глазами… Мириады ярчайших звезд, складывающихся в знакомые и не очень созвездия, названия которых, может, и не помнишь, но все равно узнаешь их очертания и воспринимаешь каким-то шестым чувством. Именно в такую ночь кажется, что ты наконец остался один на один с космосом: звезды манят, подмигивают, разговаривают с тобой своей особенной азбукой Морзе…

Уже облачившись в монашеские рясы, Сергей Михайлович и Анна стояли возле пещеры, затаив дыхание. На несколько мгновений были забыты все планы и тревоги, хотелось только смотреть, не отрываясь, вверх.

— Теперь я начинаю понимать, как тут можно прожить сорок лет, — тихо сказала Анна.

Ответить ей Сергей Михайлович не успел. Со стороны дороги, ведущей на гору, послышался шум двигателей, вспыхнул яркий свет фар, и к храму Преображения, куда они как раз собирались направиться, подъехали несколько машин. Из них неторопливо, с достоинством стали выходить пассажиры, все как один облаченные в белые плащи с красными крестами. Навстречу им вышла целая процессия монахов с огромными свечами в руках. Вмиг вокруг стало светло, и южное звездное небо утратило свой шарм.

— Пойдем скорее туда, — сказал Трубецкой, — вот удача!

Они незаметно присоединились к группе встречающих гостей монахов. Было ясно, что гости приехали важные и следует ожидать важных событий.

Внутри храма царила суета. Сергей Михайлович и Анна, накинув капюшоны и смиренно опустив головы, прошли в направлении алтаря и, стараясь не привлекать внимания, свернули к лестнице, ведущей вниз. Они успели спрятаться за балюстрадой, когда возле них остановились двое из гостей. Они говорили по-английски. Трубецкой и Шувалова превратились в слух, оставаясь для них невидимыми.

— Все ли готово для церемонии? — спросил один из них.

— Да, ваша светлость, — ответил второй и указал рукой на ведущую вниз лестницу. — Узник здесь, в подземелье. Стражники лишь ждут ваших приказаний.

— Пришли их ко мне, я сам дам им инструкции.

— Да, ваша светлость.

Трубецкой понял, что момент действовать настал. Прямо напротив них, с другой стороны лестницы, был устроен боковой приход в честь какого-то католического святого. Сергей Михайлович и Анна перебежали туда и спрятались за алтарем. Там они дождались, пока оба стражника, которых пожелало видеть начальство, проследовали мимо них наверх, и кинулись по ступенькам вниз.

Лестница и длинный коридор, ведущий вглубь горы, были преодолены в течение нескольких секунд. Однако в конце коридора они уткнулись в чугунную решетку, которая была заперта.

— Вот незадача! — вымолвил с досадой Трубецкой. — Как же я забыл взять с собой инструменты!

— Артур Александрович! — Анна подошла к решетке и снова позвала: — Артур!

Она вздрогнула от неожиданности, когда из темноты вдруг послышалось:

— Аня, ты ли это? Неужели успели? Трубецкой с тобой?

Этот голос невозможно было спутать. Ее версия подтвердилась: таинственным узником подземелья был не кто иной, как профессор истории Артур Бестужев.

— Мы-то здесь, только ключей нет. Сейчас что-нибудь придумаем, — включился в диалог Сергей Михайлович.

В этот момент сзади неожиданно возник один из стражников и с громким криком кинулся на Трубецкого. Завязалась борьба. Анна тем временем просунула сквозь решетку рясу, бросила ее как можно дальше в темноту и сказала:

— Переодевайтесь, Артур Александрович, время дорого!

Охранник был силен, и через несколько минут Трубецкой начал изнемогать от борьбы. Кроме всего прочего, была опасность появления его напарника, что грозило полной катастрофой. В какой-то момент Трубецкому удалось сорвать с пояса стражника связку ключей и бросить ее Анне.

— Открывай скорее, я этого буйвола долго удерживать не смогу, — прохрипел он.

Шуваловой дважды повторять не пришлось. Она потратила еще несколько драгоценных секунд на поиск подходящего ключа, затем — на то, чтобы открыть решетку и замок цепи, которой был прикован Бестужев. Наконец Артур был свободен. Он выскочил из камеры и помог Трубецкому скрутить охранника. Вместе они затащили его в камеру, связали, засунули в рот кляп и приковали за ногу к цепи вместо Бестужева.

— Все, теперь тихонечко наверх, — скомандовал, отдуваясь, Трубецкой. — И быстро, пока этого парня искать не начали.

Очевидно, Небеса благоволили к ним. Все трое с осторожностью поднялись в храм, где уже царила тишина: видимо, гости и хозяева находились сейчас в другом помещении монастыря. Двери церкви были закрыты изнутри на задвижку, открыть которую труда не представляло. На улице было тихо, и уже через минуту они сидели в машине. Путь к свободе был открыт.

Бестужев сидел на пассажирском сиденье рядом с Трубецким и напряженно молчал. В этом заросшем, бородатом, сильно исхудавшем и усталом человеке трудно было узнать респектабельного университетского профессора из Северной Пальмиры. Сергей Михайлович, решив не смущать Бестужева расспросами, лишь мельком взглянул на него, мысленно оценил масштаб происшедших в его внешности перемен и теперь сосредоточенно вел машину по извилистой горной дороге. Светало. И все-таки довольно скоро Трубецкой не выдержал.

— Ты, Артур Александрович, раз уж вернулся к нам с того света, хоть расскажи, как там. — Сергей Михайлович так устал, что ему даже не хватало сил ехидничать в полную силу.

— Да, Артур, — подхватила Анна, — и начни, пожалуйста, с самолета. Я неделю в больнице пролежала с нервным срывом после той авиакатастрофы и честно заслужила компенсацию.

— Я перед вами в вечном долгу, друзья мои, — произнес после довольно длительной паузы Бестужев. — Гнить бы мне до конца дней в этих катакомбах, если бы вообще оставили в живых… Ладно, расскажу все по порядку.

Когда мы взлетели в самолете с Беном Цви, сначала все было, как обычно. Я только удивился, что самолетик-то маленький, багажного отделения нет, а в салоне не было никаких ни коробок, ни сумок, хотя Бен Цви говорил, что он из археологической экспедиции возвращается… Ладно, думаю, может, он просто в этот раз с собой ничего не взял. Мы поднялись на высоту две или три тысячи метров — я уже и не припомню, что именно сказал пилот, — и летим себе потихоньку. И вдруг из кабины выходят оба — представляете, оба! — пилота и спокойно так говорят: ты нарушил клятву хранителей, вскрыл ларец и потому будешь наказан. Достают из кабины парашюты, надевают их сами, дают один мне, один — Бену Цви, отбирают у меня сумку с реликвией ордена и готовятся прыгать. Я им говорю: что вы делаете, я же никогда не прыгал и все такое прочее, но никто не слушает…

— А Бен Цви? — перебила его Анна.

— Очевидно, был с ними заодно, поскольку ничему не удивлялся, не протестовал и тоже надел парашют. Короче, пилоты открывают двери и прыгают — один за другим. Самолетик начинает накреняться и вот-вот свалится в штопор. Мне ничего не остается, как тоже прыгать. Мы опускаемся на воду, а там уже ждет огромная яхта. В общем, выловили нас, парашюты тоже подобрали, и яхта на всех парах покинула район «катастрофы». Потому и тел-то никаких не нашли, что они в это время уже сохли далеко от места крушения, только тела пилотов и Бена, очевидно, отдыхали на палубе с виски, а мое — прело запертое в каюте без иллюминатора. Тогда же они заставили меня подписать телекс в банк, чтобы ларец куда-то отправить, — я даже не знаю куда. Потом один из «пилотов» зашел и дал мне выпить воды. После этого я отключился и ничего не помню. Очнулся уже в подземелье. Меня непрерывно охраняли, днем и ночью, а потом стал приходить этот бедуин из ближней деревушки, приносить еду. Мне понадобилось несколько недель, чтобы установить, где я и что я, а недавно явился какой-то бородатый старик в плаще тамплиеров и сообщил, что через девять дней состоится суд Братства хранителей, на котором мне вынесут приговор. Я так понял из его слов, что суд будет проведен в соответствии с церемонией и правилами ордена, а нарушение клятвы может стоить мне жизни, и решил действовать. Мне удалось уговорить бедуина изготовить сувенир, который впоследствии вам и отправил… Слава Богу, вы успели.