У Дмитрия Валентиновича была просто-таки олимпийская выдержка и замечательная способность ничего не драматизировать. Вскоре выяснилось, что оба заканчивали Московский горный институт.

— Где б ещё встретились, — улыбнулся Караваев, — Ты в каком году выпускался?

— В 88-м.

— Салабон ты, стало быть, Ваня. А я — в 78-м. Кстати, Прохин у вас что-то читал?

— Не то слово, читал. Я ему зачёт по безопасности процессов и производств только со второй попытки сдал. Наша группа его подкузьмить решила. Знали, что он чистый теоретик. Сразу из института в аспирантуру пошёл, ни одного дня на производстве не работал. Кто-то из наших раздобыл наградные бланки. Отправили ему по почте солидное письмо с сообщением, что решено представить его к правительственной награде. Прохин должен собрать по месту работы три характеристики-рекомендации, приложить 7 фотографий, автобиографию — и всё это в течение трёх дней выслать заказным письмом в наградной отдел президиума Верховного Совета. В общем, шутка по нынешним временам безобидная, а тогда могли серьёзно подлететь. Самое интересное, что Александр Александрович клюнул и бумаги отослал. Дело завертелось такое, что если бы нас поймали, не знаю, чем бы и закончилось. Слава Богу, пронесло, или копали не сильно. Но он как чувствовал что-то по отношению к нашей группе. Вот я, как староста, и попал под раздачу. Так-то он мужик не злопамятный, тогда доцентом был, сейчас, кажется, до завкафедрой дорос.

Караваев рассмеялся:

— Ну дела. Представляешь, этот ваш Александр Александрович — Санька Прохин — мой однокурсник. Был у нас лучшим специалистом по добыванию пива. Его, кстати, на втором курсе из-за недопусков чуть было вообще не отчислили. А потом он на дочери проректора женился — и пошёл по научной линии. Говорят, что живут, кстати, неплохо… Так ты, стало быть, шебутной был. А я в студентах тоже «хулиганил». Дружок мой учился на заочном, но не на нашем факультете, а на разработке рудных и нерудных месторождений. Пристал, чтобы я вместо него пошёл на пересдачу истории КПСС, которую он завалил (он был чистым технарём). Я, конечно, крепко отпирался, но он доказывал, что дело безопасное. Преподаватели и студенты на заочном на пересдаче друг друга в лицо не знают. Вначале решили фотографию в зачётке переклеить, а потом осенила практически гениальная идея. Раскрыли скрепки и переставили листы внутри зачётки. Обложка с фоткой — моя, а внутренности — его. Дрейфил я прилично: ведь в случае чего обоих из института бы попёрли. Друг мой стоял за дверью, а я был готов при первой опасности хватать зачётку и бежать наутёк. Главное — не перепутать фамилию преподавателя, который вёл у моего друга практические. Слава Богу, пронесло. «Четвёрку» эту мы потом так обмыли, что чуть не угодили в «обезъянник». Представляешь, когда уже «тёплые» на «Маяковке» проходили мимо ресторана «Пекин», решили непременно туда попасть, хотя раньше отродясь в кабаках не бывали. Сунули «трояк» швейцару и вскоре сидели за столиком. Помню, что вино китайское оказалось очень даже недорогим — около четырёх рублей за бутылку. Но насидели мы тогда почти на 20 рублей. А в карманах нашли всего 18. Благо женщины за соседним столиком выручили…

За разговорами Иван пытался всячески отвлечься, изгнать дурные мысли. Но разговоры эти напоминали сон, который всё равно заканчивается. «На кой сдалась мне эта комиссия? Ну, не было бы у меня в аренде этого здания, пусть бы даже и телекомпании. Какие привилегии она мне дала? С утра до вечера думать о работе, ночью не отключать мобильный. Ну, ездил бы не на „Мерседесе“, а на каком-то „Лачетти“ или „Ланосе“, без водителя, — какая к чёрту разница? Не набивал бы брюхо в дорогих ресторанах и на всяких протокольных банкетах — желудок бы здоровее был. Еще меньше бы штаны протирал на совещаниях во властных кабинетах — где нужно следить за тем, чтобы и лишнего не сболтнуть, и анекдотик смешной в тему подкинуть… Да, чуть ли не каждый месяц покупал дорогие туфли, костюмы, галстуки, рубашки, как того требовал этикет, — а зачем их столько, целую гардеробную занимают. Приятней было бы лишний раз на рыбалку съездить или в лес за грибами сходить — уж забыл, как это было». На жизнь без всех этих атрибутов, как ему сейчас казалось, Черепанов заработал бы с куда меньшим напряжением и ответственностью. Да, была возможность за границу на отдых слетать, в составе делегации мэрии итальянский город-побратим посетить. Или на футбольный матч родной команды в Мюнхен отправиться. Только часто этим пользоваться не получалось — времени не хватало. Так зачем тогда эта возможность? Эх, сидеть бы сейчас не взаперти, а махнуть с Марией в Крым, с палаткой. «Впрочем, наверное, лукавишь ты, Вань, — думал сам про себя Черепанов. — Видать, нравилась тебе вся эта игра, и успешным быть нравилось, и избранным, ведь далеко не у всех так получалось…» Черепанов попытался отвлечься от этих мыслей и вновь вернуть себя к беседе:

— Да, Валентинович, так ты ещё тот авантюрист! А в стройотряд ездил?

— Мы в Кедровом работали, под Сургутом. ГРЭС на Оби помогали строить. Романтики, понятное дело, на три дня хватило — ну, там, палатки, гитара, «дым костра создаёт уют», прочая «любовь, комсомол и весна». Потом — на работу. Пришёл со смены, упал, заснул, проснулся — на работу. Смена 12 часов. И так полтора месяца без выходных, до Дня строителя. Если не путаю, 14-го августа. Накануне комиссар объявил нам назавтра выходной, приказал всем побриться-помыться и огласил культурную программу: днём едем в Сургут на фестиваль студенческих стройотрядов, а вечером по месту дислокации — дискотека с приглашёнными барышнями, студентками тюменского мединститута. У них там свой стройотряд был. Чего они строили, я, правда, не знаю. Но суть не в стройке.

Перед этим итогом такой вот дискотеки стала женитьба одного нашего хлопца на их медичке. Так что девушки, сам понимаешь, ехали на танцы с прицелом крепить московско-тюменскую дружбу узами брака. И то сказать, по советским меркам женихи мы были завидные: горный инженер — мужчина положительный, с хорошей зарплатой.

Все мы, понятное дело, такой план мероприятий единогласно поддержали. Скинулись и приобрели в Сургуте, в ЦУМе, стереофонический магнитофон, тут же в киоске за углом прикупили кассет — в основном итальянцы, рамины, пупы и прочие кутуньи… Помнишь, повальное безумие было, итальянский чуть не стал языком межнационального общения народов СССР! Музыка — это, конечно, здорово, беда в другом: комиссар ограничил закупку спиртного. Бутылка шампанского на двух барышень, бутылка водки на троих здоровых мужиков, бетонщиков и лесорубов. Как следствие, все начали делать персональные запасы — ну, в самом деле, мы ж как в том анекдоте: полтора месяца в трудных условиях, без водки и девчонок, без рельсов и шпал. Водка, заметь, естественным образом идёт в начале списка.

Приехали девочки, все красавицы, нарядные, в зелёных курточках. Мы тоже соответствуем. Столы накрыты, итальянцы в углу наяривают про амор — короче, полная феличита. Комиссар речь задвинул, идейно выдержанную. Все выпили слегка — из расчёта одна бутылка на троих — и начали под столом пододвигать резерв главного командования. Сразу же после комиссара слово взял Петя Соколкин, ты ж его, кстати, должен знать, он в министерстве сейчас. Девочки, сказал Петя, я вас должен предупредить относительно профессиональной специфики: мы не бабники, мы честные пьяницы. И замахнул полстакана, не закусывая. Девочки деликатно посмеялись, типа, поняли шутку. Петя пожал плечами, сел за стол и снова налил. Между прочим, сказал он, я в институте первый кандидат на «красный» диплом. Девочки опять посмеялись, а Петя, кстати сказать, правду говорил. И про специфику, и про диплом.